— Ага, — ответил тот, подвигая свой ослон ближе к столу.
Он отгрёб монеты и, взяв мешочек, стал кидать по одной. Дойдя до двухсот взял ещё одну монету и по привычке посмотрел на князя. Князь, как обычно, кивнул. Когда Миняй протянул руку за очередным мешочком, князь произнёс:
— Подожди!
Тот отдёрнул руку и вопросительно посмотрел на князя.
Иван Данилович усталым движением потёр глаза, потом повернулся к Миняю.
— Повременим, — сказал он и добавил: — просвети лучше, о чём народ говорит.
Его пристальный взгляд заставил Миняя вздрогнуть. Уж не один год он рядом с князем, но никак не мог привыкнуть к его взгляду: недоверчивому, сверлящему, так и лезущему в душу. Он поёжился и покосился на князя.
— Да... обо всём.
Князь взгляда не отвёл. Миняй ещё сильнее сжался и сказал:
— Говаривают, младшенький Стародубцев чуть не пожог своих братьев.
Князь покачал головой.
— И этому молокососу власть нужна, — грубо произнёс он и отвёл наконец взгляд от помощника и посмотрел в окно. Там кружила стая ворон, что-то высматривая в холодном свинцовом небе. — Никак падаль выглядели, — произнёс он, чем сильно удивил Миняя, который ждал от него вопроса.
Миняй посмотрел в окно и, увидев ворон, догадался, чем в это мгновение были заняты мысли князя.
— Все жрать хотят — произнёс Миняй.
Князь посмотрел на него. Уголки губ его задрожали. Но он сдержал улыбку.
— Ты сказал, что сын Стародубцева хотел убить своих братьев? — несколько суровым тоном спросил князь.
— Пожечь, — поправил тот.
— От кого слышал?
— Да сам Васька Стародубцев сидит у тя в сенцах. Всё и расскажет.
— Зови.
Митяй мотнул головой князю и шустро выскользнул за дверь.
Иван Данилович хорошо знал старшего Стародубцева — Фёдора — и его сестру Варвару. Они были рослыми, могучими людьми. И у князя как-то ненароком мелькнула мысль: «Надоже, такой крепкий дубок, а слёг...»
В это время скрипнула дверь, и на пороге показался младший брат Фёдора — Василий Стародубцев. Князь метнул на него взгляд. Ему показалось, что тот выглядел как-то растерянно, замялся на месте. Василий был среднего роста, кряжистый, густая тёмно-русая борода начала седеть. Маленькие свинячьи глазки со складками на веках выдавали его хитрый, скрытный характер.
— Иди сюды, князь, — грубовато промолвил Иван Данилович и указал перстом на кресло.
Василий, подойдя, поклонился ему и сел.
— Сказывай, что случилось, — глухо произнёс Иван Данилович.
— Да что. Братец-то мой сильно занемог и уехал с супругой к игуменье Евлампиевне. Ну а младший-то его сыночек как головой рехнулся. Хоромы-то и поджёг. Митька-то спасся, а Иван... Иван сгорел.
Иван Данилович заходил по горнице.
— Так... Поймать его надоть. Судить буду. Если всё так... — он в упор посмотрел на Василия.
Глазки того забегали.
— Гм, — усмехнулся Данилыч, — что, не споймал?
— Не споймал, — тяжело вздохнул Василий.
— Споймаем, — Иван Данилович остановился, — таких в живых не оставляют.
Отпуская Василия, Данилыч сказал:
— Скажи Миняю пусть заходит.
Когда тот вошёл, князь приказал:
— Складывай деньгу в сумы. Полежу на место.
Князь помог ему управиться, и они пошли в сенцы. Загремели ключи: то князь открывал невидаль для московитов — железную дверь.
— Свечу возьми, — приказал он.
И Миняю, оставив сумы, пришлось бежать назад.
Князь спускался по крутым ступеням со свечой в руке. Поставив свечу на выступ, открыл дверь. За ней была другая дверь, и тоже железная. Князь сам взял сумы и занёс в схрон.
— Ну, я побёг, — сказал Миняй, когда князь стал закрывать за собой дверь.
В схрон, где Иван Данилович хранил сокровища, он никого не пускал. Даже таких приближённых бояр, как Кочева и Миная. Не дай бог, кто словом обмолвится: язык-то длинен, выпьют лишку, захотят похвастаться. А уши у баскака большие. Услышит ненароком — беды не оберёшься.
Войдя в схрон, он поставил свечу на край стола и строгим хозяйским оком пробежался по своему богатству. И не сдержал улыбки. Усмехнувшись, произнёс, вероятно, представив себе, что рядом кто-то находится: «Нет, добрый человек, не ради корысти по крохам сбираю я это добро! Оно предназначено не для того, чтобы им кичиться, а для того, чтобы с его помощью сбросить опостылевшее татарское иго». Он вздохнул. Огонёк в свечи заколебался. Тень на стене задвигалась. Ему в голову почему-то пришла мысль: «Не дай бог войну!» Взгляд князя опять пробежал по мешкам с деньгами, драгоценностями в ларцах. «Сколько всего этого уплывёт! Да какие у нас войны — соседские. Подрываем только свои силы!» — с горечью подумал он.
