Но Макар не дал ей договорить, напомнив, что не всё на столе.
— Ой, господи! — воскликнула она и куда-то выбежала.
— Тьфу, — ударил себя по ляжкам Семён, — Андрей, неси наш чувал.
Андрей быстро сбегал и подал чувал атаману.
— Вкусите-ка княжьего подарка.
И достал копчёную рыбу, мясо, разные сладости.
Вернулась хозяйка с кувшином в одной руке и чарками в другой. Макар одобрительно кашлянул и посмотрел повеселевшими глазами на Семёна. Тот улыбнулся и подмигнул ему.
— А ето что? — спросила она, глядя то на княжий дар, то на Семёна.
— То те подарок от князя, — пробасил Макар.
Внучка сидела рядом с дедом и старалась не смотреть на Андрея. Парню почему-то захотелось узнать её имя. Но все молчали. Видать, и гости и хозяева проголодались и ждали начала обеда. Макар разлил в чарки брагу, обойдя Дарью.
— Дядя Макар, — обидчиво произнесла она, — а мне бы медяночки.
Семён рассмеялся:
— Ну, Дашутка, молодец! Не даст себя в обиду! Ишь, дядя какой нехороший, мою внучку чуть не обидел, — и ласково посмотрел на неё.
Она прижалась к нему. Он обнял её одной рукой. Глядя на них, хозяйка вздохнула:
— И вправду, Семён, приезжай быстрее насовсем. Вы же друг без друга не можете.
— Приеду, тётка Ефросинья.
— Ты только обещаешь, Семён. Куды ты бросишь своих отпетых?
Семён рассмеялся:
— Брошу, тётка, брошу. Вот как Андрей, — он посмотрел на парня, — дорастёт до атамана, брошу всё и приеду.
После слов деда Дарья с интересом взглянула на парня и... опять улыбнулась. На этот раз она улыбку не прятала. К концу обеда Дарьюшка несколько погрустнела.
— Это, тётка, — сказал Семён, — она на меня сердится, что я ей подарки не привёз.
Он достал индийский авикуль, от которого трудно было отвести глаза.
— Да ето ж сколь стоит! — глядя на жемчуг, воскликнул Макар.
— Да сколько бы ни стоило, мне для неё ничего не жаль. Я и живу ради неё.
Уезжали они засветло. Дарьюшку Семён запретил будить.
— Поцелуй её за меня, тётка, — сказал он, подавая Макару мешочек.
Андрей догадался, что в нём была часть атамановой башловки.
— Сбереги! — сказал атаман, беря одной рукой коня под уздцы, а другой обнял Макара.
Так они постояли какое-то время, потом Семён вскочил на лошадь.
Когда они выехали из ворот, атаман, повернувшись к Андрею, сказал:
— Запоминай дорогу. Дарьюшка для меня — всё. Она — память о моём сыне, — с горестью в голосе проговорил он, — если со мной что... — голос его осёкся, прокашлившись, атаман продолжил: — Я тебя прошу, как товарища прошу, не оставляй её.
После этих слов атамана Андрея переполнили странные чувства: он доверил ему своё самое сокровенное: «Если со мной что, не оставляй её». «Это как не оставлять? Скорее всего, помогать деньгами, оберегать её от всякой нечисти», — подумал он. Дорогой ему даже рисовалось, что на неё напали какие-то злые люди, а он как орёл набросился на них. Что-то подобное не оставляло его всю дорогу. В чувство его привёл голос атамана:
— Вот и подъезжаем!
Андрей огляделся — и точно: да это ж ров, а за ним вал, а там дальше частокол...
На майдане они расстались, каждый поехал к своему куреню. К Андрею бросились Митяй, Захар, другие ребята. Посыпались вопросы: «Где был? Что случилось? Почему не со всеми?» Андрей понимал, что эту тайну атамана никому рассказывать нельзя, и он придумал ответ:
— Да сейчас часто будем в Рязань ездить, вот атаман и хотел поискать дорогу покороче.
— Самая короткая дорога та, которую знаешь.
— И то правда, — подтвердил Захар, подавая ему какой-то узел со словами, — зима на носу.
Андрей взял его, подошёл к оконцу, развязал и ахнул. В руках оказалось меховое изделие, красиво расшитое замысловатыми фигурками, да и сама вещь сработана добротно.
— Ты где это взял? — спросил Андрей, не зная, что с ней делать: не то вернуть — подарок уж больно ценен — не то взять, не обижать парня?
— Сам сшил, — ответил Захар, смущаясь.
— Ну, ты и горазд. Смотри, — Андрей повернулся к Митяю.
— Да, вещица хороша, — он даже цокнул языком.
Андрей свернул подарок, подошёл к лежаку, из-под него достал чувал, развязал. Долго копался, что-то отыскивая. Наконец нашёл. Это была зализка. Тонкое, блестящее лезвие, отделанная перламутром рукоять говорили, что это дорогая вещь.
