В столице в это время заседал сейм, решивший совершить „размену“ и даже пославший для этой цели гонцов в Москву. По свидетельствам перебежчиков, Филарет и Голицын присутствовали на нем. Кроме того, в Варшаве они вновь увиделись с Сигизмундом, который часто приглашал их к своему столу. Однако в ответ на известие, что обмен пленных может состояться, оба узника якобы ответили, что мена – ни их, ни их дворян – не надобна, „что они послы, а не вязни“ („вязень“ – узник. – В. Б.). Но обмен неминуемо должен был состояться. Ведь была еще одна, не менее заинтересованная в нем сторона. В Нижнем Новгороде, Ярославле, Галиче, Вологде и Белоозере в невероятно тяжелых условиях пребывали полковники Струсь, Будила и другие взятые в плен воины польского гарнизона Кремля. Их приятели и жена Струся передавали в Польше Филарету деньги и „рухлядь“.
Однако окончательно все решил исход военных действий. Готовясь к решительным действиям против Москвы, Сигизмунд, по свидетельству польских источников, в 1616 году еще пытался вести переговоры сепаратно с Голицыным, требуя написать боярам послание, чтобы они признали царем Владислава. Голицын отказался, а поход королевича на Москву не удался. И тогда выяснилось, что обе стороны нуждаются в передышке, а проку от пребывания Филарета в Мальборке для Польши нет никакого».
Деулинское перемирие
Конец войны между Россией и Речью Посполитой был оформлен 1 декабря 1618 года в селе Деулино. Этот документ считается точкой, поставленной в конце Смуты.
Переговоры в селе Деулине, соседнем с Троице-Сергиевым монастырем, начались осенью 1618 года, когда туда приехали русские дипломаты во главе с боярином Шереметевым и встретились там с польскими делегатами, которых возглавлял полномочный королевский посол Новодворский.
Поляки исходили из того, что Владислав не отказывается от своих прав на русский престол, но согласен заключить перемирие на четырнадцать с половиной лет.
Польская делегация настояла на том, что на этот же срок от России отторгаются Смоленск и еще двадцать восемь других, более мелких городов.
Русские потребовали размена пленных, и Новодворский с ними согласился. Это означало, что и патриарх Филарет должен вернуться в Москву.
Во исполнение Деулинского перемирия Филарет был отпущен на свободу и торжественно въехал в Москву 14 июня 1619 года.
«Вместе с Филаретом, – пишет В. Г. Вовина, – возвращались другие знатные пленные, в их числе защитник Смоленска боярин М. Б. Шеин. Другим, как боярину князю В. В. Голицыну, уже не довелось вернуться. Он умер по дороге в Вильно, и гроб с его телом продолжал путь на родину. Тело также увезенного в Польшу и умершего в плену царя Василия Ивановича Шуйского осталось погребенным в стенах Гостынского замка.
Прибытию Филарета приличествовала торжественная встреча. Государь указал в первой встрече в Можайске быть архиепископу Рязанскому и Муромскому Иосифу, боярину князю Д. М. Пожарскому и окольничему князю Г. К. Волконскому.
В Звенигороде „у Саввы Сторожевского“ встречали Филарета архиепископ Вологодский и Великопермский Макарий, Чудовский архимандрит Аврамий, Ипатьевский архимандрит Иосиф, боярин В. П. Морозов да думный дворянин Г. Г. Пушкин. На последнем же „стану“ от Москвы, в селе Хорошеве, ждали митрополит Сарский и Подонский Иона, архимандрит Троице-Сергиева монастыря Дионисий, боярин князь Д. Т. Трубецкой и окольничий Ф. Л. Бутурлин».
А дальше В. Г. Вовина указывает на еще один очень важный аспект окончания смутного времени, когда практически по отношению ко многим участникам Смуты стала действовать амнистия, а лучше сказать – забвение и прощение всех деяний, которые совершены были участниками этой великой «замятии», независимо от того, кто, где и когда воевал на какой угодно стороне. Это было совершенно очевидно по тому, как отнеслись к Филарету разные люди – в недавнем прошлом его друзья и его враги.
«Филарета „встречали“ главные герои отшумевшей Смуты, те, чьи пути не раз пересекались с его собственными. Кто, как не Гаврило Пушкин вместе с Наумом Плещеевым, привез когда-то в Москву „прелестные“ грамоты Лжедмитрия I и читал их всенародно на Лобном месте? И не с Трубецким ли вместе Филарет „сидел“ в таборах у Лжедмитрия II, „Тушинского вора“, и стал там впервые патриархом, как тот – боярином? И не тому же ли Трубецкому с Пожарским суждено было затем разрубить гордиев узел, взяв у поляков Москву осенью 1612 года? И не архимандрит ли Дионисий рассылал тогда из Троицы патриотические воззвания, призывая не покоряться „литве“? Наконец, не боярин ли Морозов вышел шесть лет назад на февральский снег Красной площади и объявил об избрании царем 16-летнего Михаила Романова? Царь, встречая отца, отвесил ему земной поклон: „Его же благочестивый царь Михаил срет далече от царствующего града яко пять поприщ и с коня ссед, пешима ногама сему предходя и честь достойную сему принося, и главу яко отцу и учителю к ногам сего покланяет; тако же и сей земли касается, и сына яко царя в лепоту почитает: и оба лежаста на земли, ото очию яко реки радостные слезы пролияша“».
