Однажды Михаил Федорович шел по Кремлю неброско одетый, будто боярский сын или заезжий княжич. И вдруг он увидел двух девушек, шедших впереди него.
Одна из них, богато одетая и всячески изукрашенная, шла впереди, вторая – бедно прибранная, без единого украшения – шла следом за нею опустив глаза.
Царь остановился, стараясь остаться незамеченным. Девушки вошли в церковь, а Михаил Федорович, поозиравшись, заметил Никиту Вельяминова, одного из своих кравчих, и велел ему войти в церковь, узнать, кто такие эти девицы, и сделать все так осторожно, чтобы ни одна из них о том не знала.
Через час Никита доложил, что боярышня из Можайска, а привезли ее на смотрины, а служанку ее отправили с нею вместе, и зовут бедную девушку Евдокией Стрешневой, а отец ее Лукьян Стрешнев – дворянин-однодворец и живет где-то поблизости от Можайска.
Трое следующих суток пребывал Михаил Федорович будто в бреду – так сильно понравилась дотоле неведомая Евдокия Лукьяновна Стрешнева. За эти дни сумел он узнать, что Евдокия осталась сиротой, когда была еще отроковицею, и когда отец ее ушел на войну с поляками, то упросил дальних родственников ее покойной матери взять девочку в дом свой на воспитание. А когда через несколько лет вернулся обратно, то нашел свой дом опустевшим, раскраденным и разоренным, поля свои заросшими бурьяном, а деревеньку свою вконец обезлюдевшей. Сказалась Смута и на его вотчине. И остался в деревеньке всего один двор, и сидел на том дворе единственный его холоп – страдник-бобыль Каллистрат, у коего, как и у его боярина, не было ни семьи, ни скарба, ни рухляди.
Вздохнул помещик Лукьян Степанович Стрешнев и поехал в Можайск поглядеть на свою дочь. А приехав, и возрадовался, и опечалился. Возрадовался оттого, что увидел юную красавицу, а поговорив, узнал, что Евдокиюшка и грамотна, и умна, и сердцем добра.
А опечалился оттого, что была его дочь не то приживалкой, не то служанкой у своей троюродной сестры – злой, завистливой и спесивой.
Хотел было отец забрать дочь с собою, да подумал: «А куда? Под дырявую крышу, под коей – стол, скамья да две плошки?» И оставил дочь скрепя сердце.
Когда узнал Михаил про это, то решился на невиданное и дотоле неслыханное: попросил отца-патриарха и мать-царицу выслушать его по делу великому – о суженой его – и судьбу их решить, как будет угодно им и Господу. Он знал, что разговор легким не будет, но поклялся Богу и самому себе, что от намерения своего не отступит и скорее примет схиму, чем откажется от бедной сироты.
Поближе к вечеру пришел он на половину патриарха Филарета Никитича, где была уже и матушка его – царица Ксения Ивановна. И лишь поближе к утру вышел он оттуда.
Царский тесть – Лукьян Стрешнев
В полдень обоз из тяжелых рыдванов выехал из Москвы к Можайску. После двухдневной дороги и долгих расспросов отыскали царские посланцы одинокую избу, из которой вышел нечесаный мужичонка в лаптях и зипуне из мешковины и сказал, что кличут его Каллистратом, что живет с барином в этой вот избе, а сам барин ныне пашет землю.
Каллистрат ткнул пальцем в сторону, и московские гости увидели пахаря, шедшего за плугом босиком, в старых портах и рваной рубахе. Заметив господ, пахарь остановил лошадь и пошел им навстречу.
И Каллистрат, и его барин несказанно удивились, когда все господа стали низко кланяться Лукьяну Степановичу и даже Каллистрату ласково и дружелюбно улыбаться. Старший из них сказал, что отныне Лукьян Степанович – царский тесть, а патриарху сват. Стрешнев начал молить их Христом, чтобы перестали шутить над ним, просил поискать кого-нибудь другого, того самого, к кому они и ехали. Но господа стояли на своем… Взяв его под руки, повели к избе.
А там стояли всего две лавки. На одной барин спал, накрывшись зипуном, на другой – присаживался к столу. Были в избе и еще несколько вещей: старый ковер, висевший на стене рядом с косой и конским седлом, образок Богородицы да лежала на столе книга – молитвенник в кожаном переплете.
«Лукьян! Помни, кем был!»
Патриарх и царь подарили своему новому родственнику богатый дом, полный добра: были тут и серебряная посуда, и шубы, и шапки, и сафьяновые сапоги, и множество кафтанов, и веницейские зеркала, и крытые бархатом лавки, и многое-многое иное. И велели быть при нем, новом боярине, и дюжине слуг.
