Супружеская чета долго стояла у ворот, провожая взором удаляющегося всадника, да и он все оглядывался на них, покуда черные фигуры не слились с чернотою внушительных крепостных стен. А когда оглянулся в последний раз, так резко натянул поводья, что Бурку едва не повалил.
В дальней дали, где стояли только что палаты Ворона, теперь клубился дым большого пожарища, но не шел столбом к небу, а стелился вдоль туманного горизонта раскинутыми крылами огромной птицы — черного ворона. Глядел Иван, не веря глазам своим, на то, как отделилось облако от тумана и, убыстряя лет, умчалось на юго-запад. Вместе с ним пропали и палаты князя Михаила.
А Иван двинулся далее, на восток. Поначалу послал несколько крепких словечек в адрес зятя Ворона — мог бы по-родственному и подбросить шурина к заветной цели, коли так легок на подъем. Но скоро остыл и сам же над своим гневом посмеялся. Хорош богатырь: штаны на печи просиживает, а его с удобствами доставляют к месту подвига!.. Вдобавок Ивану с палатами Ворона не по пути.
Отсмеялся и вновь начал проклятьями сыпать — в степи дождь пошел. Хорошо еще, что время распутицы не настало. Дождик мелко кропил Ивана, не переходя в проливной, покуда вся одежа на нем не отсырела, а после выглянуло солнышко и принялось парить — час от часу не легче!
То ли Всевышний играл над ним шутки, то ли мать-сыра земля оправдывала свое прозвание, но только на другой день дождь зарядил снова. И на третий. Теперь уж не только одежа, но и конь его, и сбруя, и провиант, и оружье так отсырели, будто он как был верхами, так и искупался в Днепре (иль в Волге, она поближе будет, но не менее полноводная).
Сил на то, чтоб сдерживать хляби своими чарами, у Ивана Александровича уже недоставало, запас бранных слов тоже исчерпался. Казалось, от этого дождя и мозги его отсырели, он лишь то и дело повторял себе под нос:
— Проклятье, ну и вонючая погодка! — и стряхивал каплю с носа.
Бурка, промокший до костей, выразил свое согласие прочувствованным хрипом.
Натянул Иван повод, дважды чихнул и высморкался. Капля опять висела на кончике носа, будто утвердив на него свои права. Да, погодка вонючая в полном смысле слова. Он учуял, что откуда-то смердит так, что аж тошно становится. Но не от него и не от коня. От Бурки шел запах, как от любого скакуна благородных кровей, вымытого под дождем. Сам же он только сегодня с утра искупался в чистом ручье. Ни воздух, ни вода не казались ему чересчур холодными, пока он не разделся донага, а после ничто уже не имело значенья. Дождь опять полил, и зубы Ивана после купанья стали выбивать частую дробь, но довольство чистотою телесной осталось.
Вдруг издали расслышал он звон копыт.
Всадники вырвались из дождя, как стрелы Перуна. Было их десятеро — обычный татарский арбан, — и понял царевич, что спасаться бегством поздно, а меряться силами бесполезно. Шашка запуталась в складках дорожного плаща, меча он долго нащупать не мог — видно, соскользнул куда-то под промокшим насквозь потником. И только вынул наполовину меч из ножен, глядь — шесть татарских стрел на него нацелились, три копья метят аккурат в каплю на носу, кривой турецкий ятаган грозно поблескивает совсем рядом с его шеей.
Но хуже всего — десять косоглазых рож с висячими усами повернулись к нему и скалятся, а вонища такая по всей степи идет, что хоть топор вешай. Напоенный дождем воздух тих, но татары и их нечесаные кони скачут с подветренной стороны, давая царевичу вкусить всю прелесть своей пресловутой нечистоплотности. Однако теперь не время нос морщить. Всадники неотрывно глядят на него, и ухмылки их становятся все шире, оттого что он со звоном вкладывает меч обратно в ножны.
Пуще всех веселился татарин с ятаганом, смех у него был какой-то лающий. Он неприятно шморгнул носом и сказал на ломаном, но вполне понятном русском языке.
— Фу, степь чистый был, теперь русский дух пришел.
Несмотря на смертный ужас, Иван удивился: как они могут что-либо учуять, кроме собственной вони? На смену этой мысли тут же подоспела другая: именно такого отклика ждут они от него, чтобы прибить на месте. А в третий раз подумал: да зачем им предлог, когда они и так на мясо его порубить могут. Будь они отрядом наступающего войска, он был бы уже покойник и меча б не успел коснуться, выбили бы его из седла стрелы.
