— Я осторожен.
— Рассвет придет, поворачивай назад, — прокаркала кикимора, — иначе хозяин живым не выпустит, — она настороженно повела по сторонам носом, похожим на конец сучка.
— Кто такой — хозяин?
— Шш-шшш, — прошипел леший, прекращая жевать, — не поминай лихо — услышит.
— Да, кто он?
— Шш-шшш! — зашикали со всех сторон.
— Делай, что кикимора советует — назад поворачивай, — прошептала русалия.
Леший потрогал паленый лоб.
— Здорово ты меня огрел. Теперь не скоро заживет.
— Мы думали, что ты спишь, — тихо рассмеялась русалия, — это я сонный наговор шептала.
— Дура, — леший показал ей волосатый кулак, — шептала и не нашептала.
Кикимора шмыгнула носом.
— Все правильно она шептала, царевич снадобье против сна принял, — проскрипела она, словно ветка старого дерева. — Вот сейчас, чую, — она показала на фиолетовый флакончик лежащий возле дерева.
Леший сытно рыгнул.
— Благодарствую, царевич, за хлеб и за соль.
— И за уши свои, лопоухие, благодари, — смеясь прожурчала русалия.
— Спасибо, — сказал леший.
— Вам спасибо, что ночь со мной провели, — ответил царевич. — Вы всегда зло творите?
— Разве это зло? Жизнь у нас такая, — проскрипела кикимора, высмаркиваясь в конец платка. — Раньше, при царе Горохе, мимо этих мест путь торговый пролегал, веселее было. Мы мужиков не обижали и они нас.
— Под крышей Соловья-разбойника жили, — вспомнил леший. — Я его свистеть научил. Свистел лучше меня, соловьем разливался.
— Душегубом он был, — сказал Иван.
— Знатным душегубом, — поддакнула кикимора.
— Его киллер из Мурома замочил, — продолжил воспоминания леший, — а потом Змей Горыныч объявился.
— Хороший был хозяин, — каркнула кикимора.
— Только и ему башни все посносили, — вздохнул леший, неистово почесал под мышкой. — Тьфу ты, неужели блох подцепил? Бриться придется, чтоб вывести. Срам какой. — За костром рассмеялись.
— И кто теперь за хозяина? — при слове «хозяин» все отводили глаза, стараясь не смотреть на царевича.
— Своя кровь дороже, — прошептал леший. — Прими совет — вернись к Перепутью, пока не поздно, и выбери другую дорогу, — он задрал голову к небу, — твое счастье, что луны не видно, одни тучи.
— При чем здесь луна?
Кикимора поднялась:
— Леший, пойдем, скоро светает.
Леший неохотно встал.
— Хорошая кухня у Прохора, навестить бы.
— Ваня, хочешь, пойдем со мной, будешь мне волосы расчесывать, а я тебе песни петь и целовать страстно, между куплетами. Здесь река недалеко, там я тебя и скрою, никто не найдет, — ласково прожурчала русалия. — Пойдем, милый, зачем тебе мир человеческий? Если не нечисть, так вы сами друг дружке козни строите, воюете. А у меня — тишь и прохлада: река течет, камыш поет, ничего и никогда не меняется. Покойно у нас.
— Вот именно — покойно. Что ты понимаешь в жизни человеческой?
— А ты научи меня пониманию, — жарко прошептала русалия, на миг распуская волосы. В свете костра блеснуло бледное и нагое женское тело, призывно качнулись полные груди. Русалия запахнула волосы и улыбнулась. — Холодно мне, а ты — горячий, люблю горяченьких.
— Спасибо, русалия, не люблю я рыбу и рыбалку.
— Я не рыба, — обиделась русалия. — Батяня твой на лягушке холоднокровной женился.
Иван рассмеялся.
— Мне, видно, не судьба, извини.
— Извиняю, не шибко надеялась, — полные губы благосклонно улыбнулись. К ней приблизились леший и кикимора — три низенькие расплывчатые фигуры.
— У тебя чеснока случайно нет? — спросил леший.
— Нет, есть колбаска чесночная.
— Была, — вздохнул леший, для профилактики хлопая себя по вздувшемуся животу. — Хозяин наш не здешний.
— Откуда он? — насторожился Иван.
— Ты кол сделай… — Кикимора отвесила лешему звонкую затрещину, — Ты что, мохнорыл, болтаешь, своя жизнь не дорога, другие пожалей.
Леший икнул:
— Это брага виновата. Ваня, внемли совету, поворачивай оглобли, тогда и я смогу тебя брагой угостить, настоянной на березовом соку.
— Почему? Почему вы боитесь сказать мне о хозяине? Кто он? Что ждет меня впереди?
— Беда впереди, — печально ответила русалия.
— Смерть, — каркнула кикимора.
— Поворачивай, Ваня, и счастливого пути, — крикнул леший. Зыбкие фигуры отступили, растворяясь в сумерках. Не было слышно, как ушли; ни одна веточка под ногами не треснула.
