У Житного двора бушевало людское море. И кого здесь только нет! Слободские тяглецы: кожевники, кузнецы, кадаши, гончары, бронники, скатерники, хамовники… Монастырские трудники, бобыли, мужики с деревень, калики, юродивые, нищие, гулящие люди, попы-расстриги, кабацкие ярыжки, судовые бурлаки… Остервенело, не жалея костей, лезли к воротам.
Крики, отчаянные вопли, драки, брань несусветная! Мелькают посохи, костыли, дубины.
Стрельцы охрипли от криков:
— Осади, осади, дьяволы! По сотне будем впущать. Осади-и-и!
Лезли!
Каждому хотелось побыстрей продраться к воротам; за ними — спасение, во дворе — жито и деньги.
Богородские мужики оказались середь толпы. Тяжко! Зажали так, что рукой не шевельнуть.
— Держитесь, братцы! — кричал Семейка.
— Выбраться бы, — стонал мужик-недосилок Карпушка. — Мочи нет… Загинем тут.
— Не скули! Терпи, Карпушка, как-нибудь выдюжим… Да куды ж ты прешь? Куды прешь, вражина!
Семейка оттолкнул широким плечом угрюмого космача в азяме. Тот ощерился и больно ткнул Семейку в живот. Семейка дал сдачи. Лохмач выхватил нож, но его ухватил за руку рослый сухотелый детина в кумачовой рубахе.
— Буде, Вахоня. Спрячь.
— А че он, Тимоха? Че руки протягивает?
— Спрячь!
Толпу, будто гигантской волной, качнуло к воротам; кого-то смяли, раздавили, послышались всполошные крики. Едва не угодил под ноги толпы и Карпушка, но его вовремя поддержал Тимоха Шаров.
— Крепись, мужичок.
С Карпушки пот градом, в темных провалившихся глазах страх и отчаяние, лицо будто мел. Вновь заканючил:
— Загину, робя. Мочи нет. Не видать мне жита.
— И полно, полно те, голуба, набирайсь духу. Глянь на меня. И весь-то, прости осподи, с рукавицу, а ить не раскис. Вот и ты крепись. На-ко пожуй, — Афоня запустил руку в торбу и протянул Карпушке черный закаменелый сухарик.
Тимоха Шаров подтолкнул Вахоню, присвистнул.
— Нет, ты глянь, глянь, Вахоня. Вон на того нищего, что костылем подперся. Признаешь?
Вахоня вытянул длинную грязную шею.
— Демьяшка Сыч!
— Ну… А обок с ним? Нет, ты глянь, сколь тут лизоблюдов Шуйского собралось. Ну, погодь!
Тимоха, ярый, могутный, расталкивая толпу, полез к Демьяшке. На него забранились, но холоп упрямо пробивался к дебелому губастому мужику в лохмотьях. Пробился, схватил за плечо.
— И ты оголодал, Демьяшка?
Мужик опешил; заискивающе, запинаясь, молвил:
— Здорово, Тимоха… Ты энто тово… Принуждился. Чай, вкупе у князя маялись.
— Вкупе? Нет, брат, не под тот угол клин колотишь. Овечкой прикинулся. Ишь, нищих собрал!
— Не гомони! — зашикал Сыч. Воровато оглянувшись на толпу, полез за пазуху. Украдкой сунул холопу гривну серебра.
Тимоха взорвался:
— Не купишь, собака! Слышь, народ православный! Глянь на экого сирого. То оборотень! То князя Василия Шуйского приказчик. Рожа шире сковороды, а он за милостыней. Ведаю его. Хоромы на Мясницкой, полны сусеки хлебом набиты, сукна да бархату не износить. Глянь, вырядился! Глянь на нищу братию, что с Демьяшкой притащилась. То все подручники Шуйского, поперек себя толще. Мало им, иродам!
Толпа всколыхнулась:
— Мы тут землю костьми мостим, а они нашей бедой наживаются. Кровососы!
Демьяшка Сыч и его содруги попятились, но толпа сомкнулась плотным кольцом.
— Бей! — закричал Тимоха и первым опустил тяжелый кулак на Демьяшку.
— Бей! — беспощадно вырвалось из сотен глоток.
— Ратуйте, православные! Не своей волей!.. Ратуй-те-е-е!
Замелькали кулаки, посохи и дубинки; вмиг размозжили черепа. Карпушка Веденеев испуганно перекрестился.
— Вона как на Москве-то, мать-богородица.
— Туда им и дорога, — сплюнул Семейка.
Послышались громкие возгласы:
— Гись! Прочь с дороги!
К воротам пробивались конные стрельцы в лазоревых кафтанах. Толпа раздавалась нехотя, с трудом; стрельцы хлестали налево и направо плетками.
— Аникеюшка! — увертываясь от плети, обрадованно воскликнул Шмоток.
Аникей Вешняк, сдерживая горячую лошадь, крикнул богородским мужикам:
— Подь сюды!.. Держись за стремена. Крепче держись!
Мужики подскочили к лошадям. Аникей, продолжая размахивать плеткой, восклицал:
— Далече вам до ворот. До ночи бы стоять… Гись, гись, дьяволы!
С помощью стрельцов мужики проникли на Житный двор. Окованные медью ворота вновь захлопнулись.
