«Интеллигенция — часть русского общества, восторженно воспринимающая всякую идею, всякий факт, даже слух, направленный к дискредитированию государственной власти; ко всему же остальному в жизни страны она равнодушна».
Ленин тоже, наверное, мог бы подписаться под этими словами. Потому что те же приват-доценты, чиновники, журналисты, которые взахлёб ругали «прогнившее самодержавие», так же взахлёб саботировали потом новую рабоче-крестьянскую власть.
Это они, российские образованные и полуобразованные слои, создавали ту питательную среду, в которой развилась бацилла гражданской войны и интервенции, а потом давились в очередях на пароходы, уходящие в Константинополь.
Они и сегодня, забыв о своих народных корнях, почти полностью оправдывают давнюю характеристику Победоносцева с той только разницей, что теперь они не разоблачают нынешний, дискредитировавший сам себя Кремль, а пытаются его оправдать.
Теперь они мгновенно воспринимают всякую идею, всякий факт и особенно всякий слух, направленные к дискредитированию исключительно социалистической государственной власти, и сами же эти слухи распускают. Они клевещут на Советскую власть, оставаясь при этом по-прежнему равнодушными, как и век назад, к подлинным нуждам Отечества.
Философ Константин Леонтьев — сам далеко не образец деловитости и верного понимания жизни — признавал:
«Интеллигенция русская пуста, отрицательна, беспринципна. Сверх того она мало национальна именно там, где следует быть национальной… Русская интеллигенция создана так, что чем она дальше, тем бесцветнее…»
Это было сказано о тогдашней «образованщине», о полуинтеллигентах, хотя в немалой мере это было также самооценкой того образованного рафинированного слоя, к которому принадлежал сам Леонтьев. Однако не восхититься нельзя — сказано более ста лет назад, а сказано как сегодня!
Чуть позднее, в 1909 году, в знаменитом в своё время сборнике статей о русской интеллигенции «Вехи»
Пётр Бернгардович Струве (1870–1944), ровесник Ленина, буржуазный экономист и философ, «легальный марксист» и кадет одновременно, а после октября 1917 года белоэмигрант, написал нечто похожее:
«Идейной формой русской интеллигенции является ея отщепенство, ея отчуждение от государства и враждебность к нему».
Струве имел в виду одно, но, сам о том не ведая, в болевую точку дореволюционной интеллигенции попал, предвосхитив при этом и собственную человеческую и политическую судьбу. Привёл же я его слова потому, что они верны и сегодня, но — с одной принципиальной поправкой: идейной формой нынешней «россиянской интеллигенции» является по-прежнему отщепенство и её отчуждение, однако теперь уже отчуждение не от государства, а от народа, как и враждебность к народу же.
Что же до «россиянского» государства, то нынешнее «кремлёвско-ельцинское» государство и «россиянские интеллигенты» — близнецы-братья.
Да ведь и в царской России для «рафинированной» части «интеллигенции» это было очень даже свойственно — в какие бы фрондёрские одежды она ни рядилась. В 1905 году знаменитый тогда «богоискатель» Дмитрий Мережковский — благополучный выходец из придворной чиновной среды — опубликовал в журнале «Полярная звезда» статью «Грядущий хам». В ней он противопоставлял «духовное благородство» интеллигенции «духовному рабству» мещанства и называл три лица «хама»: казёнщину самодержавия, конформизм официального православия и «хамство, идущее снизу».
Последнего «хама» Мережковский, сын придворного столоначальника и муж Зинаиды Гиппиус, дочери столичного полицмейстера, усматривал в нарождающемся большевизме, считал его самым опасным и в 1905 году писал: «Из развалин и пожарищ ничего не возникнет, кроме Грядущего Хама».
Нынешние духовные наследники Мережковского — как и он хамски убеждённые в своём праве быть «совестью нации» и отказывающие в этом праве «простонародью» — так же, как и этот эстетствующий барин, смотрят на народ, их взрастивший, высокомерно. А при этом самым наглым образом уверяют, что магистральным руслом нынешнего мирового «развития» становятся-де «единодушие, взаимопомощь, взаимное уважение и общность интересов».
