Впрочем, не только британский конституционный монарх, но также германский и российский императоры далеко не во всем были свободны в выборе внешней политики. Формально она оставалась прерогативой венценосных особ, однако в действительности разрабатывали ее совместно с правительством — с министерством иностранных дел, учитывались и позиции военного руководства. Монархи вынуждены были считаться с экономическими интересами элит, с общественным мнением. Да это и понятно: стабильность положения императоров и королей зависела от их способности создать максимально широкую социальную базу для правления.
Династические узы становились менее прочными, чем связь монарха с государством. Живым символом девальвации монархических ценностей в международных делах стал Александр III, с непокрытой головой слушающий исполнение революционной «Марсельезы». Это произошло в 1891 году, когда французская эскадра прибыла с дружеским визитом в Кронштадт, а монархическая Россия и республиканская Франция подписали союзный договор.
По агентурным данным
Оценки военных принимались в расчет, но далеко не всегда служили основой для политики. Так, 1905 год предоставлял Германии наилучшую возможность для удара по Франции — Россия была ослаблена войной с Японией и революцией, — но нападения не произошло. Вспыхнувший марокканский кризис был урегулирован средствами дипломатии. В период очередного кризиса — боснийского, завершившегося «дипломатической Цусимой» для России, вынужденной признать аннексию австрияками Боснии и Герцеговины, — австрийский и германский военачальники сожалели, что не использовали благоприятную возможность для войны против Сербии. Последняя, превратившись в центр притяжения югославян, рассматривалась Австрией в качестве основной угрозы целостности «лоскутной империи».
В разворачивавшейся игре дипломатий великие державы, оценивая свои шансы в возможной войне, собирали информацию о противниках и союзниках. Часто источники были открытыми — специально созданные в генштабах аналитические отделы, вооружившись ножницами и клеем, вырезали статьи из газет и журналов, аккуратно подшивали стенограммы парламентских дебатов, проспекты железнодорожных кампаний. Скажем, внимательный наблюдатель в общих чертах мог составить представление о плане Шлиффена на основе статьи в журнале «Дойче ревю» в 1909 году.
Важную роль в организации сбора разведывательных данных и их анализе играли военные атташе при посольствах. Формально им было запрещено привлекать к сотрудничеству тайных агентов, однако это табу почти никогда не соблюдалось. Доходило до смешного: накануне войны в газетах появлялись объявления, обещавшие большое вознаграждение за легкую работу. Столь бесхитростным образом к сотрудничеству пытались привлечь бывших и действующих офицеров, рабочих и служащих оборонных заводов, тех, кто был вхож в сферы, так или иначе связанные с военным планированием. И результаты не заставляли себя ждать.
Французским агентам удалось добыть германские мобилизационные планы 1907 и 1913 годов и отчеты о проведенных в 1912–1913 годах маневрах — «военных играх». На протяжении нескольких лет французская разведка получала агентурные данные об интересе, который Германия проявляет к Бельгии. Начальник оперативного отдела британского генерального штаба Генри Вильсон настаивал на отправке экспедиционного корпуса на континент в первые дни войны, опираясь на сведения о германских планах нанесения молниеносного удара по Франции.
Шоком для австрийской военной элиты стало разоблачение в 1913 году полковника Альфреда Редля, шефа разведывательного подразделения генерального штаба, передававшего секретные сведения иностранным службам и, в частности, русской разведке в Варшаве. По наущению коллег, стремившихся замять скандал, Редль покончил жизнь самоубийством. Вопрос об ущербе, который нанесло это предательство, и по сей день остается предметом споров. В первую очередь с ним связывают развал австрийской агентурной сети в России. Впрочем, планы развертывания австрийской армии, которые могли попасть в руки русской разведки от Редля, вряд ли оказались полезными для Петербурга, так как за один год успели устареть.
