— Никак нельзя. Более того, я ее в то же время раскритиковал: примитивнейшая выставка. Нам привезли очень хорошие экспонаты, но все вместе это не создавало гармонии. Системы не было... К слову, после Никсона к нам должен был приехать президент США Эйзенхауэр. Никита Сергеевич Хрущев захотел показать ему страну с моря — кавказский берег, красота — и заказал яхту для Эйзенхауэра. Был объявлен конкурс. Конкурс выиграл я и, соответственно, мое Архитектурно-художественное бюро. Впервые я — человек без оконченного инженерного образования — был назначен главным конструктором и главным дизайнером одновременно. Мне очень помог Сергей Владимирович Ильюшин. Знаменитый авиаконструктор учился вместе с моим отцом в Академии имени Жуковского — более того, наши семьи жили по соседству в общежитии для студентов академии; с тех самых пор Ильюшин относился ко мне как к сыну... Яхта была построена, но Эйзенхауэр так и не приехал. Хрущев посмотрел и сказал: «По-буржуазному, но мне очень нравится». По моему проекту выстроили четыре изделия: два на Черном море, одно на Балтийском, еще одну яхту разместили на Тихом океане. Проект получил название «Официальная морская яхта СССР». Куда они с тех пор делись — понятия не имею.
А системный подход к дизайну начался у нас, во ВНИИТЭ.
— Как удалось выйти с отраслевого уровня на всесоюзный?
— В 1957 году Юрия Максарева — на тот момент первого замминистра судостроительной промышленности, курировавшего наше бюро, — назначили председателем Государственного научно-технического комитета. Как-то сижу у себя в кабинете, Максарев мне звонит: «У меня в гостях — руководитель британского Дизайн-центра лорд Пол Райли. Его интересует то, что мы можем в области дизайна» — слово, таким образом, уже было в ходу, но официально все еще не признавалось. Я сказал: «Юрий Евгеньевич, показать ничего не могу, нет помещения для выставки». Максарев сказал: «Устроим у нас» — в здании комитета, улица Горького, 9. Привезли планшеты, показал свои проекты — вагоны, троллейбус, суда... Все прошло успешно. Максарев говорит: «Надо выходить с отраслевого на всесоюзный уровень. Готовь предложение, как развить художественное конструирование в стране» — видите, еще одно определение для дизайна. И еще одно я использовал в предложении — создать Всесоюзный научно-исследовательский институт технической эстетики, ВНИИТЭ. В апреле 1962 года институт после многих проволочек был создан. Постановление подписал Алексей Косыгин. Три вуза начали подготовку дизайнеров — впервые в стране со времен Вхутемаса. Десять филиалов, 1700 сотрудников — то, на что мы вышли очень скоро. Это произвело впечатление во всем мире.
— За несколько лет до создания ВНИИТЭ советские СМИ познакомили страну с вашим проектом... шкафа, который одновременно может стать столом и кроватью. Проект, по оценке журналистов, обещал небольшую революцию в советской мебельной промышленности. Что с ним стало?
— Мне он до сих пор нравится. Такой шкаф я спроектировал для студентов Московского университета — для общежития в высотке главного здания МГУ. Шкаф занимал мало места, чрезвычайно удобно. Но не поставили его в МГУ, и не заинтересовался никто. Сплошь и рядом такое было. Мой коллега Игорь Долматовский уже во ВНИИТЭ осуществил проект автомобиля-такси. На моем опытном производстве был создан вместительный и очень экономичный автомобиль из пластмассы — двигатель у него был сзади. На полметра короче «Волги», но просторнее и вместительнее. Можно даже коляску с ребенком перевозить. Полгода это такси ездило по улицам Москвы. Руководство проект полностью одобрило. Председатель Совмина Косыгин дал указание Минавтопрому: «Разработать мероприятия, обеспечивающие производство специализированного автомобиля-такси, доложить в двухмесячный срок». Но по факту на это указание наплевали. Автопром не захотел осваивать такси Долматовского — не их же проект, удар по самолюбию... К тому времени в СССР все двигалось с мертвой точки только в приказном порядке и под постоянным давлением. Одним из его инструментов был Знак качества — можно сказать, советский двигатель технического и потребительского прогресса.
