Другая история. Перед выборами 96-го года приехала в Туву делегация из Москвы: Ельцин, Сергей Шойгу, который сам родом из этих мест, и еще несколько человек. Пили молочный хмельной напиток, черпая его плошкой прямо из чана, который стоял посреди поляны. Тут же, на поляне, давали концерт мастера горлового пения. Выступление повергло Бориса Николаевича в шок. Он встал со стула и подошел к певцам, почтительно заглядывая им в рот, словно отоларинголог. Потом повернулся ко мне: «Всем дать заслуженных!»
Вскоре нам принесли подарки. Мне почему-то досталась одежда для тувинской национальной борьбы. Ельцин удивился: «Почему вам — борцовку? Ее надо отдать Шамилю Тарпищеву!» В юрте за обедом Борис Николаевич расхваливал певцов — мол, только у нас в бескрайней России есть горловое пение. Я бросился поправлять: «Что вы, есть и в Монголии, и не только». Повисла тишина. Президент нахмурился, бросил испепеляющий взор и вынес вердикт: «У нас лучше! — и добавил: — А борцовку отдайте Тарпищеву!»
— Для многих 90-е ассоциируются с «грабительской приватизацией». А у вас?
— Началось все вовсе не с Чубайса. Вначале Геннадий Бурбулис отыскал Егора Гайдара. Потом Гайдар позвал Чубайса и Петра Авена. Гайдар был партийным журналистом, членом редколлегии журнала «Коммунист», хотя в своем дворе считался ревизионистом. России не знал совершенно, думал, что можно приложить один шаблон на всю страну, как будто это Польша и Чехия.
— В Польше и Чехии чековой приватизации не было. Была реституция.
— Конечно. Но и чековая могла бы пройти по-другому, если бы ваучеры были именными, как вначале и предполагалось. Однако они стали предметом купли-продажи, и вся эта затея провалилась. Думали только об одном: успеть перераспределить собственность, чтобы процесс не повернули назад. О людях никто не подумал.
— А вы своим ваучером как распорядились, Евгений Юрьевич?
— Я спросил директора департамента экономики Сорочкина: «Что делать с этими бумажками?» Он говорит: «Я вам дам ценный совет. Есть такой хороший фонд, называется «Эксимер-Инвест». Вот туда их и отнесите». Все семейные ваучеры я туда и отдал. Получил взамен акции, которые у меня все еще хранятся. С тех пор я об этом фонде ничего не слышал. А ведь я был министром, членом правительства.
— Еще один символ лихих 90-х — возвращение Солженицыных...
— Когда они вернулись, мы с Натальей Дмитриевной обсуждали его мемуарную библиотеку. В 1994-м он выступал в Думе, я его встречал, и мы познакомились. Депутаты вели себя с ним по-хамски, шумели, не слушали.
— Ну Александр Исаевич тоже за словом в карман не лез...
— В связи с двухсотлетним юбилеем Пушкина я ему направил письмо еще в Вермонт с просьбой, не согласится ли он участвовать в государственной комиссии. Получил ответ: «Уважаемый Евгений Юрьевич! Сердечно благодарю Вас... но, к сожалению, должен отказаться, потому что не люблю ни в чем пусто участвовать». «Пусто участвовать» — его выражение.
— Много шума было вокруг перемещенных ценностей. Как все происходило?
— Я позвонил Виктору Баранникову, который был тогда министром безопасности и ведал закрытыми материалами. Он спокойно спрашивает: «Какие у вас вопросы?» Мол, дадим всю информацию. Они с радостью отказались от этих дел, хлопнули кипу папок на стол, чтобы их головная боль стала моею. Тут-то я и узнал, где у нас спрятано «золото Шлимана» и другие коллекции. Это же все 50 лет хранилось в наших подвалах!
— И вы отдали золото Шлимана! Вам оно по ночам не снится?
— Есть фильм, снятый Би-би-си, где моя роль в возвращении перемещенных ценностей показана объективно. А наши засранцы кричали, что я все продал жидомасонам и немцам: «Зачем вы отдали?» Во-первых, все решал парламент. Мы лишь создали рекомендательную комиссию. Но я действительно рекомендовал отдать кое-что немцам. Например, остатки библиотеки, которые залежались у нас случайно и гнили в подвале. К тому же немцы взамен давали деньги, на которые восстанавливались церкви в Смоленске и дворцы в Санкт-Петербурге. Но председателем думского комитета был Николай Губенко, и он напугал нашу власть до смерти, крича, что мы распродаем Россию немцам. Я разговаривал с ним: «Коля, вы понимаете, что это демагогия?» — «Понимаю, но так надо, так надо». Я на него не в обиде. Но сколько шума было! Я вновь попал в список врагов России.