Если б стены все упали
(Я, надеюсь, ясно вам),
Все открылось бы ветрам
И все потеть бы перестали.
Остальные актеры окружили его со всех сторон:
Гей, дикарь, разбойник ярый,
Всласть недельку погулял,
Без разбора костылял,
Всех ты к праотцам отправил.
— Не всех, не всех! Как вы смеете! — упрямо заорал Йошуа, потрясая кулаком.
Слабаки вы, доброхоты,
Поумерьте малость пыл.
Я сберег и сохранил
Шлюху с ложем для работы.
Хор подхватил:
Гей, Йошуа, прихлебатель,
Гей, ублюдок, гей, везун.
Посидел в тени, приятель,
И ворвался как тайфун.
Как ты Мойшеле, подонок,
Обошел и обдурил,
И какую работенку
Ты в подарок получил!
Скажи, убоище, Йошуа,
Легко ли было убивать
Детей и жен, мужей и старцев,
Града и села жечь и рушить,
Дома с жильцами в пыль втоптать,
Не надорвав при этом душу?
— Нелегко, — признал Йошуа и на манер американских негров похлопал по плечам некоторых актеров мужского пола. — Кто сказал, что легко?
Толпа вновь подступила к нему:
Скажи, не хочешь ли признаться,
Как дни и ночи напролет
Мог в этом всем дерьме валяться
И как мозги свои сберег?
Йошуа не замедлил с ответом:
Тяжел был труд, но дни летели,
И есть награда в каждом деле.
Не зря же Мойшеле покорно
Все сорок лет я зад лизал.
Язык болел и сохло горло —
Ни разу я не сплоховал.
И тут, наклонившись вперед, Йошуа высунул язык и наглядно продемонстрировал способ его употребления. Хор продолжил:
Нас жгли и мучили пески,
Так что же, помирать с тоски?
Гей, Йошуа, отпрыск сучий,
Гей, фанатик, сволочь, гей!
В пепел сжег Хацор цветущий,
Раздробил страну, злодей.
Линчевал ты справедливых,
Смел и Огам и Парам.
Род бесстрашных, агрессивных
Ты взрастил на горе нам.
Тех, кто грабит богатея,
Лезет нищему в суму,
Гнет трудягу, бьет злодея,
Не спускает никому…
Тебя еще вспомнят,
И за здорово живешь
Отдельным томом
В Библию войдешь.
— Войду, войду! — завыл Йошуа. Он уже выпрямился и вышел из окружавшего его кольца, чтобы встать во всей своей красе на авансцене и гордо посмотреть в зал сквозь темные очки:
Был восторг уничтоженья,
Кровь вокруг лилась рекой,
Раздавался дикий вой,
Женщин резали в постелях…
[4]Сцена закончилась под аплодисменты, и оператор перевел камеру на белый диван, где сидела Орна Эвен-Захав. Напротив устроились композитор Дина Хазон и драматург-режиссер Илан Бар-Цедек. Прежде всего Орна извинилась за то, что автор пьесы был представлен зрителям как Илан Кац, в то время как он уже полгода назад сменил фамилию на Бар-Цедек.[5] Бар-Цедек настаивал на этом не из мелочности и не из простого пижонства, но из желания закрепить правильную ассоциативную связь между своим именем и своим мюзиклом. Ведь достаточно назвать имена Брехта или Беннета, как немедленно вспоминаются их главные работы: «Матушка Кураж» и «В ожидании Годо». (Интересное совпадение, Бар-Цедек недавно обратил на него внимание: у двух этих драматургов фамилии тоже начинаются на букву «б».) «Любая путаница с именем, особенно сейчас, когда мюзикл получил такую известность, может тебе помешать», — подтвердили друзья.
От фамилии драматурга-режиссера Эвен-Захав без промедления перешла к дискуссии о вкладе Дины Хазон (в прошлом Казани) в развенчание мифов и заклание священных коров. Она напомнила слова министра просвещения и творчества, сказанные им в момент вручения лауреатам престижной премии Хофштеттера. Министр говорил о дерзании, о примере, который вдохновляет молодое поколение.
«Пример? Молодое поколение? — повторила Дина слова министра хриплым и немного апатичным голосом, склонив свою бритую голову набок. — Так он сказал? Что ж, он министр. Так они говорят там, в Иерусалиме».
«Он еще сказал, — вмешался Бар-Цедек: «У нас слишком много людей, похожих на Йошуа, и слишком мало — на Йешаягу».
С этим согласились оба — и композитор, и режиссер-драматург, и, очевидно, ведущая, которая согласно кивала головой вместе с Хазон и Бар-Цедеком. Вообще, трудно было не согласиться с министром. Несмотря на свой возраст, уважаемый министр был молод духом, обильно расточал мудрые и гневные изречения и, может, поэтому пользовался такой популярностью в среде понимающих людей с хорошим вкусом. Интересно лишь в качестве курьеза отметить, что сам он (то есть министр творчества, а не Бар-Цедек, который был еще слишком молод) холил большую белую бороду — копию бороды, украшающей лицо Исайи на знаменитом скульптурном изображении в Шартрском соборе.
