Индуизм был здесь древнейшим и во всяком случае общим почти для всех цивилизационным пластом, от Цейлона до Филиппин. Только, пожалуй, для Северного Вьетнама, с III в. до н. э. оказавшегося под сильным культурным воздействием Китая, следует сделать исключение: здесь заимствованным чуждым цивилизационным пластом, усваивавшимся на протяжении тысячелетий, было конфуцианство. Конфуцианство, как о том специально пойдет речь в интересующем нас плане ниже, при анализе взаимодействия традиционных структур народов Дальнего Востока и колониализма, имело ряд черт и признаков, которые способствовали созданию внутренне крепкой структуры, эффективно функционировавшей при сильном централизованном правительстве и не изменявшей свой стереотип существования при отсутствии сильной центральной власти, когда ее функции брали на себя социальные корпорации, внутренне также чрезвычайно прочные и основывавшиеся на железной дисциплине их членов. Что же касается индуизма, то его внутренняя прочность обусловливалась существованием системы каст, без которой она исчезала. Каст нигде к востоку от Индии и Цейлона практически не было, отсюда и результат: индуистский пласт, несмотря на спорадическое усиление его значимости за счет новых мигрантов из Индии, быстро таял, мало что оставляя после себя.
Буддийский пласт проник в Юго-Восточную Азию почти параллельно с индуистским и распространялся на той же территории. Но что показательно: если в Индии противостояние индуизма и буддизма в начале нашей эры завершилось сравнительно быстрым, полным и, что существенно, мирным поражением буддизма, то здесь было как раз наоборот: индуизм таял, а буддизм оставался, занимая его место. Что же было характерно для буддистского цивилизационного пласта, да к тому же наложенного на пусть таявший, но все же имевший место в прошлом индуистский? В нем оставались существенные элементы мировоззренческой культуры с ее установкой на поиски спасения вне феноменального мира и с ее культом этическо-кармической нормы. Эти элементы усиливались за счет наложения буддизма на индуизм (они были общими для обеих доктрин), но из буддизма к ним прибавлялись принципы социального равенства и справедливости, близкие по духу к аналогичным представлениям первобытных эгалитарных обществ. Первобытность была для многих стран Юго-Восточной Азии и в I тысячелетии н. э. достаточно близка, а наложение на нее буддизма при таявшем кастовом антиэгалитарном индуизме приводило к усилению эгалитарных идей, в том числе и к социальной готовности обществ постоять за эти идеи в случае необходимости.
Сильной административно-политической власти обычно не способствовали ни индуизм, ни буддизм (иное дело, как упоминалось, конфуцианство). И хотя порой в Индонезии возникали большие империи, такие, как Маджапахит, они, подобно тому, что имело место и в Индии, быстро гибли, не имея достаточного запаса внутренней прочности и активно поддерживавшей их социальной опоры. Несколько иначе, но в целом примерно так же обстояло дело с исламскими государствами.
Мусульманство проникло в Юго-Восточную Азию поздно, хотя и распространилось там быстро. Но позднее проникновение, да еще не в виде завоевания, которое несло бы с собой готовую, веками складывавшуюся и потому хорошо институционализированную структуру власти, а в ходе культурной диффузии, не сумело заложить крепкий фундамент мусульманской цивилизации. Конечно, кое-что из нее пришло и укрепилось. Возникли султанаты – типично исламская форма политической администрации. Но все это было весьма поздним, вторичным, сырым и для институционализации требовало времени, не говоря уже о не слишком благоприятных природноклиматических условиях. Словом, исламский цивилизационный пласт здесь тоже оказался ослабленным. Самое сильное в нем – принцип религиозно санкционированной политической власти – не сумело себя выразить. Достаточно напомнить, что в Юго-Восточной Азии, за исключением раннего и весьма кратковременного Малайского султаната Искандер-шаха в XV в., практически почти не было скольконибудь крупных и воинственно активных, стремившихся объединить вокруг себя других и преуспевших в этом государств ислама. Типичной картиной была мозаика мелких султанатов, хотя и враждовавших, воевавших друг с другом, но при всем том не изменивших политическую картину в целом. Единственное, что укоренилось от исламской цивилизации весьма крепко и к тому же наложилось на уже существовавшие аналогичные представления, это все те же идеи эгалитаризма, принципы борьбы за социальную справедливость. В этом были единодушны все, включая и конфуцианцев.
