В то время как в 1066 г. менее 30% владеющих собственностью в Уинчестере носили неанглийские имена, к 1207 г. их стало более 80%. По большей части это были французские имена, такие, как William, Robert, Richard. Эта восприимчивость к континентальному влиянию самым удивительным образом проявилась в английском искусстве. В церковной архитектуре, к примеру, европейские термины «романский» и «готический» описывают модные тогда стили гораздо лучше, чем «нормандский» и «раннеанглийский». Хотя церкви, построенные в Англии, и рукописи, которые были здесь иллюминированы, часто содержат некоторые узнаваемые английские мотивы, образцы, которые перенимали тогда архитекторы и художники, пришли извне – обычно из Франции, а иногда из Средиземноморья (Италии, Сицилии или даже Византии). Именно французский архитектор, Гийом (William) Санский, был призван, чтобы перестроить хоры Кентерберийского собора после пожара 1174 г. Подобным же образом французские образцы оказали глубокое влияние на перестройку Вестминстерского аббатства при Генрихе III. Превосходство Франции в областях музыки, литературы и архитектуры было столь велико, что французский язык стал поистине международным, а не просто национальным языком, на котором говорил и писал каждый, кто хотел, чтобы его считали цивилизованным. Таким образом, в Англии XIII в. роль французского языка прослеживается еще более отчетливо. На протяжении большей части периода, рассматриваемого в этой главе, хорошо образованный англичанин говорил на трех языках. Английский вполне мог быть языком его матери; он мог иметь некие познания в латыни и, возможно, бегло говорил по-французски. В этом космополитическом обществе французский язык был жизненно важен. На нем практически осуществлялось правосудие и управление земельными владениями. Кроме того, это был язык песен и стихов, шансона и рыцарского романа. Иначе говоря, Нормандское завоевание открывает период, когда Англия, подобно Иерусалимскому царству, может быть совершенно точно определена как часть заморских владений Франции- Outremer. Если использовать политическую терминологию, Англия была французской колонией вплоть до начала XIII в. (хотя она, конечно, не принадлежала французскому королю) и культурной колонией Франции после этого.
Едва ли стоит удивляться тому, что поколения патриотически настроенных англичан должны были рассматривать битву при Гастингсе как национальную катастрофу. Однако, даже если мы не будем, подобно Фримену, считать Париж «исчадием ада», есть основание полагать, что Нормандское завоевание явилось величайшим бедствием в английской истории. Оно стало бедствием не только потому, что было грабительским и разрушительным – хотя, конечно, подобно любому завоеванию, оно было и тем и другим. Оно стало бедствием в силу своих исторических последствий – того, что имеют в виду, когда говорят: «1066 год и то, что за ним последовало». Но с 1066 г. как самой важной даты в английской истории Нормандское завоевание – «благословенная веха». Было бы упрощением рассматривать его только как «новое начинание» или как «важный поворотный момент». Практически все, что произошло в Англии в конце XI в., обсуждалось с точки зрения воздействия Нормандского завоевания. Следует, впрочем, учитывать, что вторая половина XI в. была периодом быстрого развития, которое происходило в Европе повсеместно. Страны, которые не пострадали от Нормандского завоевания, тоже преобразовывались. Таким образом, здесь мы сталкиваемся с неоднозначной ситуацией. В некоторых отношениях 1066 год принес большие перемены. В других отношениях большие перемены едва ли могут быть приписаны Завоеванию. И наконец, в ряде случаев самой удивительной чертой является вовсе не изменение, а преемственность.
Главная проблема, с которой сталкивается историк, занимающийся этим периодом, обусловлена не одним драматическим событием, но социальным и культурным процессом большой сложности. На протяжении XII и XIII вв. произошло чрезвычайно широкое распространение письменных документов. Было написано гораздо больше документов, чем когда-либо прежде, и гораздо больше их сохранилось. В то время как от всего англосаксонского периода уцелело около 2 тыс. исковых заявлений и грамот, от одного только XIII в. их – бесчисленные десятки тысяч. Конечно, 2 тыс. англосаксонских документов только вершина айсберга; большая часть их не сохранилась. Но это также справедливо и для XIII столетия. К примеру, было подсчитано, что только для мелких держателей и крестьян могло быть написано порядка 8 млн грамот. Даже если бы эта оценка оказалась завышенной, верным остается то, что целые слои населения, к примеру сервы, испытывали теперь потребность в документах, касающихся правовых ситуаций, которых прежде не было. В то время как при Эдуарде Исповеднике только король обладал правом скреплять документы печатью, в царствование Эдуарда I даже сервам по закону требовалось иметь документы с печатью. В центре процесса появления новых видов документации находилось королевское управление, которое до некоторой степени являлось и его главным двигателем. В распоряжении короля были организованное на постоянной основе делопроизводство, канцелярия, а позднее также и казначейство, которые становились все более и более загруженными. Мы знаем количество воска для печатей, который использовала канцелярия в годы правления Генриха III. В конце 20-х годов XIII в. оно составляло 3,63 фунта в неделю; к концу 60-х годов того же столетия количество воска возросло до 31,9 фунта в неделю. Органы управления и судопроизводства не только выпускали больше документов, чем когда-либо прежде, они также систематически изготавливали копии и сохраняли их. Ключевая дата в развитии этого процесса – 1199 г. В тот год клерки канцелярии начали сохранять на свитках пергамента копии большей части писем, и, несомненно, всех важных писем, разосланных под большой печатью. Сохранение канцелярских копий на свитках означало, что с 1199 г. историки знают значительно больше, чем прежде, о заведенном порядке управления.
