История Великобритании - страница 4
И наконец, чтение этих глав может создать ясное представление о том, что чувство национального самосознания британцев, хотя его и трудно определить, сохранилось и в постримскую, и в постнормандскую эпохи. Некоторые элементы этого самосознания, не обязательно тесно связанные друг с другом, легко проследить на протяжении веков. В разное время это кельтско-христианское сознание, пережившее римское завоевание; расцвет искусства, наблюдаемый в скульптуре и миниатюрах позднего англосаксонского периода; централизованная государственная и церковная система, созданная нормандцами и анжуйцами; яркое чувство принадлежности к английской нации, отраженное в поэзии и, возможно, даже в архитектуре XIV в. В сумерках эпохи Тюдоров пьесы Шекспира подтверждают рост чувства национального самосознания, хотя присутствие вездесущего елизаветинского валлийца Джона Ди, автора амбициозного термина «Британская империя», указывает и на более широкие горизонты. Равным образом, интеллектуальные ценности, воплощенные в революции 1688 г. – известной маколеевской «Славной революции», – способствовали сохранению глубинной социальной и культурной преемственности в XVII в., в то время как на поверхности бушевали страсти высокой политики. Общественная стабильность на протяжении большей части XVIII и XIX вв., вкупе с повсеместным и одновременным развитием промышленности, транспорта и средств связи, и, возможно, демократические достижения нынешнего века – политические и социальные – вдохнули новые силы в эту ощутимую струю национального самосознания. Во все решающие моменты британской истории общество было скорее сплоченным, чем разделенным. Классовых войн в период позднего Средневековья на самом деле не было, хотя такое определение имеет место; пророчество Маркса о мощном революционном подъеме в новое индустриальное время, к счастью, тоже не осуществилось. То, что Британия смогла справиться с напряжением политической революции еще в XVII в., а с индустриализацией – еще в XVIII в., в каждом случае задолго до других европейских наций, подтверждает наличие сильных корней у ее общественных институтов и ее культуры. Компромисс, в не меньшей степени, чем конфликт, играл центральную роль в нашей истории.
В своих разнообразных формах этот глубокий патриотизм, охватывающий валлийцев, шотландцев и жителей Ольстера уже на протяжении веков, – хотя никогда не присущий южным ирландцам, – выдержал испытание временем и остался неисчерпаемым. Видимые, узнаваемые символы нашего патриотического чувства сохранились до сих пор – Корона, Парламент, законотворчество, легитимность империи, стремление к индивидуализму и частной неприкосновенности, коллективный энтузиазм в досуге и спорте. Но что действительно поражает – это патриотизм, присущий самым строгим критикам существующего порядка, несмотря на их альтернативные сценарии общественного развития. Левеллеры, Даниель Дефо, Уильям Коббетт, Уильям Моррис, Р.Г.Тони, Джордж Оруэлл – все они в свое время выступали как пламенные, свободолюбивые противники социального неравенства и политической нестабильности. В то же время у каждого из них было глубокое, почти религиозное чувство особой цивилизационной сущности своей страны, народа, истории и судьбы. Противопоставляя это чувство преемственности в национальном развитии повторяющимся на протяжении веков разрушениям и кризисам, историк, пожалуй, достигает наивысшего оправдания, сталкивая британцев лицом к липу с их прошлым и с самими собой. Мы надеемся, что широкие крути читателей с помощью этой книги поймут себя, свое общество, соседей и окружающий мир с большей ясностью, тонкостью, энтузиазмом и даже с любовью.