Мистер Брафф с обычной своею добротой был по-прежнему озабочен делами моей тетушки, которая все еще не продала, хотя и обещалась, недвижимость в Слоппертоне и Скуоштейле; и, по его словам, некоей особе, в которой он принимает такое участие, как, впрочем, и во всех родных его дорогого юного друга, просто грешно получать со своих денег жалких три процента, когда в другом месте она могла бы иметь все восемь. Теперь он не называл меня иначе, как Сэм, ставил меня в пример прочим служащим (о чем они мне неукоснительно сообщали), повторял, что в Фулеме мне всегда рады, и время от времени отвозил меня туда. Когда я там бывал, народу собиралось немного, и Мак-Виртер говаривал, что меня туда приглашают лишь в те дни, когда ждут знакомых самого простого покроя. Но сам я не знатного роду и не охоч был до общества знатных господ, а если уж говорить начистоту, то и до приглашений к Браффу. Мисс Белинда была мне вовсе не по вкусу. После ее помолвки с капитаном Физгигом и после того, как мистер Тадд поместил свои двадцать тысяч фунтов в Компанию Браффа, а знатные родственники Физгига стали акционерами других его предприятий, Брафф высказал подозрение, что капитан Физгиг действовал из корыстных видов, и тут же испытал его, поставивши такое условие: либо капитан возьмет за себя мисс Брафф без гроша приданого, либо вовсе ее не получит. После чего капитан Физгиг исхлопотал себе назначение в колонии, а нрав мисс Брафф вовсе испортился. Но я не мог отделаться от мысли, что она избегла весьма незавидной участи, я жалел беднягу Тидда, который вновь воротился к ногам мисс Белинды, влюбленный пуще прежнего, и вновь был ею безжалостно отвергнут. А тут и ее папаша без обиняков сказал Тидду, что его визиты Белинде неприятны и что, хотя сам он будет по-прежнему любить и ценить Тидда, он просит его больше не бывать в «Ястребином Гнезде». Несчастный! Выкинуть на ветер двадцать тысяч фунтов! Ведь что ему были шесть процентов в сравнении теми же шестью процентами вкупе с рукою мисс Белинды Брафф?
Ну-с, мистер Брафф так сочувствовал «влюбленному пастушку», как он меня прозвал, и до того пекся о моем благополучии, что настоял на скорейшем моем отъезде в Сомерсетшир и отпустил меня на два месяца со службы, и я отправился с легким сердцем, прихватив две новеньких с иголочки пары платья от фон Штильца (я заказал их загодя в предвкушении некоего события), а еще у меня в дорожном чемодане лежали шерстяные чулки и жилеты для лейтенанта Смита, а также пачка проспектов нашего Страхового общества и два письма от Джона Браффа, эсквайра — одно — к моей матушке, нашей достойной клиентке, другое — к миссис Хоггарти, нашей глубокочтимой пайщице. По словам мистера Браффа, на такого сына, как я, не нарадовался бы самый взыскательный отец, и он, мистер Брафф, любит меня, как родного, а потому настоятельно советует почтеннейшей миссис Хоггарти не откладывать в долгий ящик продажу ее скромной земельной собственности, ибо цены на землю нынче высоки, но непременно упадут, тогда как акции Западно-Дидлсекского стоят сравнительно низко, но в ближайшие год или два всенепременно поднимутся вдвое, втрое, вчетверо против их теперешней стоимости.
Таковы были мои приготовления, и так расстался я с моим дорогим Гасом. Когда мы прощались во дворе кофейни «Затычка в Бочке» на Флит-стрит, я чувствовал, что никогда уже не ворочусь на Солсбери-сквер, а потому поднес семейству нашей квартирной хозяйки небольшой подарок. А она сказала, что из всех джентльменов, находивших приют в ее доме, я самый добропорядочный; но ее похвала недорого стоила, — ведь Белл-лейн входит в границы Флитской тюрьмы [29], и квартиранты ее были по большей части тамошними узниками. Что касаемо Гаса, бедняга, расставаясь со мною, плакал и рыдал и даже не мог проглотить ни кусочка сдобной булочки и жареной ветчины, которыми я его угощал в кофейне, и, когда «Верный Тори» тронулся, он изо всей силы махал мне платком и шляпой, стоя под аркою напротив конторы; мне даже показалось, что колеса нашей кареты проехались ему по ногам, ибо, проезжая под аркой, я услыхал его отчаянный вопль.
