Глубокоуважаемые господа!
. . . . . . . . . . . . . . . . .
(Эту часть письма, касающуюся личных обстоятельств, относящихся к судебным делам Диксона против Хаггерстони и Снодграсса против Раббеджа и К°, я не получил разрешения предавать гласности.)
. . . . . . . . . . . . . . . . .
Кроме того, берем на себя смелость приложить при сем еще несколько проспектов Западно-Дидлсекского страхового общества, какового общества мы имеем честь быть поверенными в Лондоне. В прошлом годе мы обращались к вам с предложением быть агентами общества по Слоппертону и Соммерсету и надеялись, что вы порекомендуете нам клиентов или акционеров.
Как вам известно, капитал Компании составляет пять миллионов фунтов стерлингов, и мы вполне в состоянии предложить нашим представителям комиссию более высокую, чем обычно.
Мы будем счастливы вручить вам 6% комиссионных за акции на сумму 1000 фунтов стерлингов, и 6>1/>2 за акции на сумму свыше 1000 фунтов стерлингов, подлежащих уплате немедленно после покупки акций.
Примите, уважаемые господа, уверения в совершенном почтении моем и моих компаньонов.
Преданный вам Сэмюел Джексон».
Как я уже говорил, письмо это попало ко мне в руки долго спустя. В 1822 же году, когда, надевши свое новое платье, я отправился в Фулем погостить недельку в «Ястребином Гнезде» — резиденции Джона Браффа, эсквайра, члена парламента, — я о нем и ведать не ведал.
Глава VII
Как Сэмюэл Титмарш достиг головокружительных высот
Обладай я красноречием Джорджа Робинса, я, пожалуй, сумел бы достойным образом описать «Ястребиное Гнездо»; довольно сказать, однако же, что это прекрасное загородное имение: прекрасные газоны, полого спускающиеся к реке, прекрасные боскеты и оранжереи, отличные конюшни, службы, огороды, все высший сорт, rus in urbe [15], как выразился несколько лет назад сей знаменитый аукционист, продавая это имение с молотка.
Я приехал в субботу за полчаса до обеда; важный господин в черном провел меня в мою комнату; человек в шоколадной куртке с золотым галуном и с гербом Браффов на пуговицах принес мне на серебряном подносе серебряную мисочку для бритья и горячую воду; в шесть часов был подан великолепный обед, и я имел честь явиться вниз во фраке от фон Штильца, в новых шелковых чулках и лакированных туфлях.
Когда я вошел, Брафф взял меня за руку и представил своей супруге, дородной белокурой даме в голубом атласном платье, потом дочери, высокой тощей темноглазой девице лет восемнадцати с густыми нависшими бровями, на вид весьма дурного нрава.
— Белинда, душенька, — обратился к ней папаша, — этот молодой человек один из моих конторщиков, он был у нас на бале.
— Ах, вот как! — отозвалась Белинда, надменно вскинув голову.
— Но он не простой конторщик, мисс Белинда, так что сделай милость, не вороти от него нос. Он приходится племянником графине Бум и, надеюсь, скоро займет весьма высокое положение и в нашем предприятии, и в Сити.
Услыхав имя графини (а я уже раз десять говорил, что вовсе не состою с нею в близком родстве), мисс Белинда низко присела, поглядела на меня в упор и сказала, что постарается, чтобы друг papà остался доволен пребыванием в «Ястребином Гнезде».
— Сегодня у нас не слишком много monde [16], - продолжала мисс Брафф, — и мы en petit comité [17], но, я надеюсь, до отъезда вы еще увидите у нас кое-какое societé [18], которое сделает ваше séjour [19] весьма приятным.
По тому, как она пересыпала свою речь французскими словечками, я сразу понял, что она девица весьма светская.
— Правда, мила? — шепнул мне Брафф, который, видимо, без меры гордился дочкой. — Правда, мила, а?.. Признавайтесь, хитрец? Разве в Сомерсетшире увидишь такое воспитание?
— Ну что вы, сэр! — отвечал я не без лукавства, думая между тем, что «некая особа» в тысячу раз красивей, безыскусственней и куда лучше воспитана.
— А как моя дорогая душенька провела день? — спросил папаша.
— О papà! Мы с капитаном Физгигом немного музицировали, капитан Физгиг на флейте, а я — j'ai pincé [20] арфу. Ведь правда, капитан?
— Да, Брафф, ваша прелестная дочь a pincé арфу, — отвечал достопочтенный капитан Физгиг, — и touché
