что мысль невольно устремляется к Великому Разуму, когда перед глазами в
небесном пространстве бесчисленное количество, мириады звезд. Ленин
засмеялся и иронически произнес: "К боженьке!" - "Назовите это как хотите,
Владимир Ильич... Разве не прав был Спиноза, который говорил: "Когда передо
мною прекрасный часовой механизм, я невольно думаю о мастере, сотворившем
его". - "Все это несет поповщиной, - ответил Ленин. - Короче говоря, вы
хотите сказать, что все было создано боженькой. Хорошо. Допустим, что все,
что существует, всю вселенную боженька создал энное число миллиардов лет
назад. Ну, а что он делал раньше - спал, что ли?.." /29/.
Вот и все, что нашелся ответить этот человек, обладавший проницательным
умом и широким образованием! Эмоциональная неприязнь к самой идее Бога
сквозит и в его печатных высказываниях, где он говорит о Боге в таких
словах, которые не хотелось бы здесь даже цитировать. Именно в подобных
аффектах, а не в науке заключается главный пафос материализма.
x x x
"Научное мировоззрение", на которое ссылается атеизм само по себе -
весьма спорное понятие. Нет доказательств, что все бытие подвластно анализу
науки. К тому же она еще бесконечно далека от того, чтобы сказать свое
по-настоящему "последнее слово". В ней стремительно сменяются гипотезы и
теории. Еще недавно классическая механика казалась полным отражением картины
мира, а сегодня уже оспаривают и некоторые концепции Эйнштейна. Корни
мировоззрения всегда уходят глубже научного уровня - в веру, в то или иное
убеждение /30/. И религиозная вера, и вера атеиста могут принимать выводы
науки, исходя при этом из собственного видения мира.
Атеизм, объявляя себя "единственным научным мировоззрением",
подкрепляет этот тезис указанием на "конфликт науки и религии" в истории.
Действительно, прошлое знает несколько примеров, когда представители
религиозного мировоззрения вступали в борьбу с некоторыми астрономическими
или биологическими теориями. Главным образом это касалось гелиоцентризма и
дарвинизма.
Причин подобного явления несколько. Во-первых, здесь имели место
недоразумения в плане непонимания границ и специфики религии и науки (См.
приложение 2). Во-вторых, конфликт провоцировался заведомо
материалистическими тенденциями некоторых ученых (например, Геккеля).
В-третьих, немало бед принесло возведение ряда научных гипотез в ранг
абсолютных непререкаемых догм. И наконец, самое главное: многие
представители религиозного мировоззрения в прошлом слишком тесно связывали
себя с той или иной естественнонаучной доктриной. С коперникианством спорила
не религия как таковая, а старая научная теория, выдвинутая не богословами,
а великим астрономом Птолемеем и развитая крупными учеными (Тихо Браге и
др.). И против дарвинизма выступали сторонники старой научной идеи
постоянства видов, которую поддерживали наиболее выдающиеся биологи той
эпохи: Кювье, Агассиц, Оуэн /31/.
Галилей великолепно понимал, что библейское учение по существу не имеет
отношения к астрономии. "Библия, - говорил он, - учит нас, как взойти на
небо, а не тому, как вращается небо" /32/. А такой выдающийся христианский
мыслитель той эпохи, как кардинал Николай Кузанский, еще до Коперника считал
гелиоцентризм вполне приемлемой теорией. Так же и Дарвин, предвидя, что его
теорию могут воспринять как атеистическую, протестовал против этого /33/. Он
был еще жив, когда в России Вл. Соловьев показал, что эволюционизм не только
не враждебен христианству, но может занять важное место в религиозной
философии /34/. Однако старые научные идеи с трудом уступали место новым.
Многие представители Церкви настолько сжились с незыблемостью геоцентризма и
креационизма, что решительно противились теориям о вращении Земли и
эволюции. Это была психологическая ошибка, к счастью, уже давно
преодоленная.
Теперь уже никто не ищет в Священном Писании ответов на вопросы химии
