34. Оба полководца равно были виноваты во всем случившемся — и тот, и другой заслужили поражение, ни тот, ни другой не были достойны победы. Цивилис, стоило ему ввести в бой бóльшие силы[82], сумел бы взять и уничтожить лагерь и не дал бы нескольким когортам окружить свое войско. Вокула не предвидел приближения врага и поэтому был побежден, едва показавшись на поле боя; мало этого, он мог, развивая достигнутый в бою успех, освободить томившиеся в осаде легионы[83], если бы больше доверял своей победе, больше бы полагался на ход событий, если бы тут же, вместо того чтобы тратить попусту день за днем, бросился преследовать врага. Тем временем Цивилис всячески старался подействовать на осажденных и создать у них впечатление, будто победа на его стороне и положение римлян безнадежно. На виду лагеря выставили захваченные значки когорт и вымпелы и перед валом проводили пленных солдат. Один из них решился на героический подвиг: он громко обратился к осажденным, сказал им, что произошло на самом деле[84], и тут же пал, пронзенный мечами германцев, — ярость, с которой враги набросились на смельчака, лишь подтвердила справедливость его слов. В это же время осажденные услышали шум, доносившийся из разрушаемых деревень, увидели зарево пожаров и поняли, что на помощь им спешит победоносная армия. В виду лагеря Вокула остановил свои войска, велел составить в одно место значки когорт, обвести это место валом и окружить его рвом: он хотел, чтобы солдаты оставили поклажу в безопасном месте и сражались налегке. Армия протестующе зашумела, — привыкшие разговаривать с полководцами языком угроз, солдаты требовали, чтобы их тотчас же вели в бой. По-видимому, Цивилис был прав, рассчитывая не только на мужество своих войск, но и на распущенность своих противников: не успев построиться, усталые солдаты беспорядочной толпой бросаются на врага; боевое счастье улыбается то римлянам, то варварам, особенно трусливо ведут себя те, кто кричал больше всех. Некоторые из римлян, однако, одушевленные недавно одержанной победой, отстаивают каждую пядь земли, наносят врагу удар за ударом, подбадривают окружающих и самих себя. Вот они уже снова стоят крепким строем, машут руками стоящим на стенах, приглашая их тоже не терять времени. Осажденные все видели и все поняли — они распахивают ворота лагеря и со всех сторон устремляются в битву. Случилось так, что в этот самый момент конь Цивилиса упал и сам он оказался на земле. Тотчас же по обеим армиям разнеслась молва, что он ранен или убит. Трудно представить себе, в какой ужас повергла эта весть варваров и какой прилив бодрости вызвала она у наших солдат. Вокула, однако, не стал преследовать противника и занялся починкой валов и башен[85], словно лагерю могла угрожать новая осада, сведя на нет тем самым результаты победы. Видно, не без оснований подозревали его в том, что сама война интересовала его больше, нежели ее исход[86].
35. Ничто так не удручало наши войска, как недостаток продовольствия. Обозы легионов и всех, кто не был способен сражаться, отправили в Новезий за зерном, поручив им доставить продовольствие в лагерь по суше — река по-прежнему находилась в руках противника. В первый раз, — Цивилис в это время был еще не совсем здоров, — экспедиция кончилась благополучно. Когда же в Новезий за продовольствием двинулась вторая экспедиция и Цивилису стало известно, что охраняющие ее когорты ведут себя так, будто никакой войны нет, а кругом царят мир и спокойствие: значки почти не охраняются, оружие сложено на повозках, все разбрелись, куда глаза глядят, — он выслал заставы к мостам и в места, где дороги особенно узки и опасны, а сам построил войска и напал на римлян. Битва развернулась по всей длине колонны и шла с переменным успехом, пока ночь не положила ей конец. Когорты добрались до Гельдубы, где по-прежнему находился римский лагерь, охраняемый оставленными здесь солдатами. Не приходилось сомневаться, что на обратном пути напуганных всем случившимся и отягощенных поклажей солдат ждут еще худшие опасности. Вокула вывел им на помощь тысячу бойцов, набранных из пятого и пятнадцатого легионов. Солдаты этих легионов, перенесшие осаду Старых лагерей, ненавидели командиров и плохо подчинялись приказам. В выступавшую из лагеря колонну их набежало больше, чем было велено; в строю они громко выражали свое возмущение, кричали, что не позволят морить себя голодом и не станут дольше терпеть козни легатов. Те же, которые оставались в лагере, жаловались, что после ухода стольких бойцов они остаются брошенными на произвол судьбы. Недовольство, таким образом, росло с обеих сторон: одни требовали, чтобы Вокула вернулся, другие отказывались оставаться в лагере.
