– Это ее тетя? – спросила мама, когда Зина радостно отбежала от нас и опять стала рядом с тетей.
– Да, я про нее рассказывала. У нее очень много мужчин знакомых, они ей помогают.
Папа и мама переглянулись. Спустя какое-то время мама сказала:
– Если тебя будут приглашать в гости, ты не ходи.
Где мы шли, по каким улицам? Вокруг шумели, смеялись. Да, конечно, это был День Победы.
«В конце учебного года выбрал время и отвез детей на Северный Кавказ. В Железноводске встретился с моим болгарским приятелем по Военно-медицинской академии А. М. Мильчевым. Он был начальником одного из санаториев в Железноводске. Так как я ездил незадолго до этого в Москву, то смог проинформировать его о положении в Болгарии, куда он уехал в следующем месяце вместе с женою и двумя сыновьями».
Путешествие на Кавказ разорвало серость и оставило ощущение праздника. С папы будто сняли ношу, он стал быстрым и легким. Уже брезжил отъезд в Болгарию, о чем мы с Вовкой понятия не имели, но о чем знали родители. На Кавказ мы поехали втроем. Мама осталась в Астрахани. Осталась ждать извещения насчет Болгарии, должна была нас вызвать телеграммой, если бы оно пришло.
В коридоре поезда окно папа решительным рывком опустил вниз, пахнуло паровозной гарью – запахом, столь любимым мной. В Рыльске, будучи еще четырехлетней, я подходила к телеграфному столбу, прикладывал ухо, слушала, как гудят провода, и с наслаждением вдыхала запах, который напоминал запах паровозной гари. Поезд несся, постукивая, мимо зеленых деревьев; опершись на деревянную раму, мы с папой о чем-то весело говорили, как вдруг проводник, проходя мимо, сказала, что из нашего купе доносятся стоны. Папа рванул дверь – между нижними полками на полу в неудобной позе лежал Вовка. Он упал со второй полки и не проснулся. Папа кинулся к нему. Открыв глаза, еще лежа на полу, Вовка улыбнулся и сказал:
– Значит, живой.
Ему снился самолет, его подбили, он падал на землю.
– Живой, – сказал Вовка, не совсем веря своему счастью. Вовке еще не было семи лет.
Запомнился одноэтажный белый дом в саду, утопающий в розовых кустах, – рай земной, там и жил Август Мильчев, с красивой, улыбающейся женой Татьяной Семеновной, она же – Цветана Главинкова; с ней еще в 1923-м году Август гулял по Плевену и отвлекал внимание сторожей в то время, когда комсомольцы воровали оружие со складов.
Все, смеясь, вспоминали болгарские слова. «Скажи, как на болгарском будет юбка: пола или рокля? Забыла», – смеялась Татьяна Семеновна. «Нет, рокля – кажется, платье». Вспоминали, смеясь, прозвище Августа – Гусьо.
– Гусьо, Гусьо, – говорил папа, и я путалась, не понимала, как же зовут этого веселого, полного человека.
Мильчев тоже окончил ВМА, но раньше папы на несколько лет. 1937 – 1938-й годы его коснулись лишь тем, что его, комбрига, начальника военно-санитарной службы НКВД в Приволжском военном округе, отослали начальником санатория в Железноводск. До конца уцелеть в те страшные годы не смог даже он – обаятельный, веселый, остроумный, хлебосольный Август Мильчев, ближайший друг Петра Васильевича, сына Василия Коларова. Но выжил, хотя с 1935 года являлся членом Революционного военного трибунала НКВД. Во время войны он – в звании подполковника, начальник военно-эвакуационной больницы и главный хирург. Он лечит тысячи раненых, возвращает их в строй. Один из них – дважды Герой Советского Союза генерал-полковник Д. А. Драгунский – в своих мемуарах, напечатанных в 1968 году в «Новом мире», пишет: «В полуразрушенном Железноводске, в военном санатории доктор Мильчев, болгарин по национальности, в 1944 году поставил меня на ноги». В этом же санатории находились и пять военных летчиков, которые осенью 1944-го, перед 9 сентября, приземлились под Пловдивом и задержали поезд в Стамбул с убегающими членами болгарского фашистского правительства.
Вот к нему-то, Августу Мильчеву, летом 1945-го папа и приехал посоветоваться и обсудить обстановку в Болгарии.
Наутро мы забрались на невысокую, но крутую Железную гору, папа неожиданно быстро очутился на дереве, одиноко стоявшем на поляне, поерзал, усаживаясь поплотнее, вынул из кармана гимнастерки губную гармошку и весело заиграл. Я до этого никогда не слышала, чтобы папа играл на губной гармошке, я и видела гармошку впервые. Когда папа наконец слез с дерева, я взяла гармошку, она была небольшая, блестящая, посередине несколько зубчиков было выломано.
