Корсаж доставили вчера – цвета грозовой тучи, упакованный в красную бумагу, словно сердце со стальными костями.
– Я… Я к нему привыкаю.
– Странное ощущение, да? В некотором смысле освобождающее.
Я спросила, видел ли он их уже.
– Пока нет. Я смотрел на океан. Но Эдит сказала, что они будут здесь.
– Придут ли они вообще…
Он вытащил полевой бинокль и раскрыл его бережно, как энтомолог, расправляющий крылья мотылька. И навел его на толпу, высматривая Аннабель и ее кавалера.
Мы с Баззом пошли по променаду, а низкий туман ложился шлейфом на наши плечи. Мимо нас проходили сан-францисские типы: седовласые «милостивые дамы» в закрытых одеждах цвета пыльного мешка, красноносый коммивояжер, успевший пропустить уже три рюмочки и всем улыбающийся, шайки мальчишек-ирландцев, угрюмо расхаживающих руки в брюки, девушки в нарядах под Дэйл Эванс, кучка филиппинцев, явно свежих иммигрантов, которые американизировались, надев (все до единого, от дедушки до внука) национальный головной убор: уши Микки Мауса. Чернокожая пара поймала мой взгляд, заключая со мной мимолетный настороженный союз.
– Учебная воздушная тревога! Подготовьте ваши подвалы! – выкрикивал заголовки продавец газет. – Будет учебная воздушная тревога!
– Как ты думаешь, он на ней женится, если до этого дойдет? – спросил Базз.
– Я не знаю, выйдет ли она за него.
– Она-то из тех, что хотят замуж.
– Ты правда думаешь, что дело в ней? И если ее устранить, это все решит?
– Я долго об этом размышлял, – ответил он, снова глядя в бинокль.
– А это не просто из желания сделать назло, Базз?
Он продолжал изучать толпу, подкручивая колесико на шарнире, и наконец сказал:
– Нет. Надеюсь, я никогда не стану таким человеком, – и вдруг сверкнул глазами вбок. – Вон они.
Это и правда были они, в первом вагончике русских горок. Посадка только что закончилась, и служитель говорил им приготовиться к самому захватывающему приключению в жизни. Юный Уильям улыбался до ушей, и на его курносом лице разливалось тихое довольство, хотя брови жили своей жизнью. На нем была летная кожаная куртка, галстук и кепка, которую он предусмотрительно сорвал с головы и сунул под себя, глупо гримасничая. Аннабель была, как всегда, нарядная, в матросской юбочке и жемчугах. Я заметила очки в нагрудном кармашке.
– Ага, – сказал Базз. – Из тех, что хотят замуж.
Они тронулись рывком, Аннабель в волнении схватилась за Уильяма, сверкнув подвесками на браслете, и вагончик, постукивая, стал взбираться наверх. У них не было ни ремней, ни поручней, никаких устройств, которые есть теперь. От смерти Аннабель и Уильяма отделяла только металлическая решетка в передней части вагончика, под которую нужно было плотно всунуть ноги. Так что, когда их вагончик перевалил через точку невозврата на самом верху, слепой порыв ветра пригладил волосы Аннабель, и она исступленно вскрикнула, победительно вскинув руку, ее ужас и восторг победы над смертью, вероятно, были подлинными. Я увидела в ней обаяние дерзости и яркую стальную силу. Любой растаял бы в сиянии ее прекрасного лица. Затем вагончики затерялись в крутых поворотах и петлях хитросплетений аттракциона.
Базз сказал, что узнал кое-что об Уильяме.
– От твоей соседки Эдит.
– Ты говорил с Эдит?
У меня слегка кружилась голова: круговерть русских горок вторила моему собственному волнению.
– В трамвае. Я узнал, что на следующей неделе он уезжает. А не призвали его по ошибке. В армии почему-то решили, что его брата взяли в Корее в плен, и на призывной комиссии его отметили как непризывного.
– А, мальчики Салливан.
Их было пять братьев, и все они погибли на фронте. Страна была так потрясена этой трагедией, что правительство изменило правила призыва, чтобы ни одной матери больше не пришлось испытать такое горе. Мальчиков, чей отец или брат погиб на фронте, освобождали.
– А он, скорее всего, не возражал. Он славный малый и делает как велено, а ему велели оставаться дома и молиться о брате. Так сказала Эдит.
– У него нет братьев.
– Я знаю.
– Только девятилетняя сестра, я их видела в парке.
– Судя по всему, его с кем-то перепутали.
Некоторым невероятно везет. Если бы Холланд получил отсрочку из-за простейшей ошибки, все пошло бы совсем иначе. Опечатайся тогда машинистка в Вашингтоне, округ Колумбия, подари ему воображаемого брата – и никого из нас здесь бы не было, кроме Аннабель и ее жениха. Холланд остался бы с матерью, цел и невредим, у Базза были бы другой сосед по палате и другая любовь. Но тогда не было бы и Холланда, запертого в комнате, шепота, поцелуев. Я бы все равно его потеряла.
