Однако беллетристика, а вовсе не теоретизированные статьи адептов "корня наших бед", сделала "Протоколы" подлинным документом эпохи: "вымысел" о Сионских мудрецах, провозглашенный в антисемитской беллетристике, стал впоследствии "действительностью".
Подобный некритический подход к любому "печатному листу" в качестве реального свидетельства существующего факта, нежелание отличить вымысел (литературу) от истории (действительности) – характерная черта идеологических интерпретаций как для "теоретиков" социалистического искусства, так и для "теоретиков" антисемитизма.
Г.Бостунич был "абсолютно документален" и "фактографичен", используя мистико-философские, художественные и политические сочинения в качестве научной основы своего "исследования": "Подобно тому, как "Протоколы Сионских мудрецов" изложили всю программу воинствующего иудейства; подобно тому, как "Человек" Пьетро Киари, напечатанный в 1755 г. в Венеции, равно как "Легенда о великом инквизиторе" Достоевского и "Памятник Цезарю" Игнатия Донелли излагают всю программу воинствующего иезуитизма…"7
Именно поэтому идеи и образы беллетристики в равной степени стали "фактами жизни", которые затем можно было использовать в научной литературе о самой действительности.
В 1906 г. в Ревеле (Таллинн) вышел роман В.И.Рочестер-Крыжановской8 "Паутина" с посвящением "Памяти дорогого мужа и сотрудника Сергея Валерьяновича Семенова". Эпиграфом писательница избрала стихи А.А.Голенищева-Кутузова:
Мне чуется – беда великая близка,
Но поступи ее никто не слышит,
Меж тем как на стене уже судьбы рука
"Мани, Факел, Фарес" – неумолимо пишет.
Роман посвящен годам кризиса накануне и во время революции в России, окруженной со всех сторон врагами: немцы хотят расчленить Россию, поляки – выйти из состава империи или создать государство в Государстве, евреи – активнейшие участники революции – уничтожить самодержавие изнутри. По традиции, предрекая России "Помещичьи погромы", писательница выражает наиболее сокровенные мысли в "вещих снах" своей героини: "…грязная, оборванная ватага состояла преимущественно из жидов, нахлынула в комнату и стала срывать со стен образа, разбивая и топча их ногами. В эту минуту она заметила, что другая шайка волочила окровавленный труп Ростислава с зияющей раной в груди и бросила его к ее ногам с криком: "Собаке собачья смерть! Гляди, не спасли тебя твои святые, а торжествует наш Сатана! Поклонись ему, принеси жертву на престоле его и тогда будешь счастлива!" Тут со всех сторон загремел дьявольский хохот!"9.
Замечательно, что в среде антисемитов излюбленной формой оценки творческих заслуг автора выступает "пророческий дар": писатели, повествуя о настоящем, всегда предвидят будущее, которое почему-то оказывается "победным для врагов", вопреки желаниям и надеждам автора. Так, Г.Бостунич счел нужным отметить мало кому известный "из так наз. читающей публики факт (курсив Бостунича – С.Д.)": "Вера Крыжановская-Рочестер, удостоенная со стороны Франции за свои романы звания "офицера французской академии", а со стороны русской эмиграции – голодной смерти в Ревеле в 1924-м году, в своем замечательном романе "Гнев Божий"… предвидела и предсказала балканизацию Европы и, в частности, возникновение анекдотического, управляемого масонами (Масарик, Крамарж, Бенеш) чешского государства, которому в романе даже достается Вена (разумеется, что в романе эти "тоже славяне" успевают доконать этот чудесный, но уже ныне жидами и эсдеками распотрошенный город)" (курсив Бостунича – С.Д.)10.
Заимствуя идеи у славянофилов, Вс.Крестовского, Литвина, "символом веры" автор делает ненависть к петровским реформам, сторонниками которых изображено пресмыкающееся перед Западом и предающее святую Русь сословие – та "ожидовелая общественная тля, которая зовется "интеллигенцией" – безверная и сгнившая до мозга костей"11.
Спустя много десятилетий, воскрешая шовинизм, ксенофобию, ненависть к жидам (= сионистам), Иван Шевцов позаимствует у Рочестер-Крыжановской прозвище интеллигенции – "тля", сделав его названием одного из первых советских антинигилистических романов.
