История одного крестьянина. Том 1 - страница 165

Людовик XVI склонялся на сторону жирондистов; тут ему терять было нечего: окажись мы победителями, он благодаря победе стал бы могуществен и пресек революцию, ибо армии всегда стоят на стороне короля, который выигрывает сражения и раздает чины! Если б победили нас, король прусский и император австрийский установили бы порядок, который был у нас до Генеральных штатов. Именно на это уповала королева Мария-Антуанетта: ей хотелось быть обязанной троном нашим врагам.

Таким образом, жирондисты Бриссо, Верньо, Гаде, Жансоне и прочие занимались дворцовыми делами; а якобинцы — Робеспьер, Дантон, Кутон[153], Бийо-Варенн, Демулен, Мерлен из Тионвиля — занимались делами народными. Вот и все, что я могу вам про это сказать.

И чем ближе была война, тем больше росло волнение, тем все сильнее становилось недоверие к королю, королеве, их министрам, их генералам. Было ясно: то, что выгодно этим господам, невыгодно народу, и мы считали, что самая большая вина жирондистов в том и заключается, что Людовик XVI выбрал министров среди них.

Впрочем, все это общеизвестно, я же расскажу только о нашем крае и о том, что я видел своими глазами.

С 1 января до марта 1792 года люди все больше и больше убеждались в том, что вражеское вторжение неизбежно. Пфальцбург вооружался, на крепости водрузили пушки; в стенах проделывали бойницы, вдоль въезда в крепость возводили заграждения; военный министр Нарбонн[154] объезжал пограничные крепости, чтобы подготовить их к обороне. Таким образом, все здравомыслящие люди видели близкую опасность.

Меж тем наши внутренние враги обнаглели вдвое; сообщество граждан папско-римско-католического вероисповедания укрепилось; присягнувших священников убивали на поворотах дорог, дома их грабили, сады опустошали. Страсбургский депутат во всеуслышание жаловался якобинцам на то, что власти Нижнего Рейна не принимают никаких мер, дабы пресечь эти преступления. Уже свыше пятидесяти священников-патриотов было убито; граждан, выступавших против этого, арестовывали те, кому должно было их защищать и поддерживать. Весь Нижний Эльзас обвинял мэра Дитриха[155] в том, что тот проявил небрежение к своим обязанностям. Ассигнаты из-за всех этих беспорядков снизились на семьдесят процентов. Этого-то и добивались аристократы.

Судите сами, в каком отчаянии был народ, в каком был гневе. И нет ничего удивительного в том, что позднее генеральный викарий страсбургского епископства Шнейдер[156] в отмщение за убийства присягнувших священников приказал гильотинировать неприсягнувших дюжинами. Браться за ремесло палача ужасно, но нельзя же вечно быть овцами, подставлять горло под нож. Вольготно бы жилось злодеям, если б они не страшились кары; убийцам должно ждать участи своих жертв.

В ту пору, когда патриотов истребляли на всех дорогах, иностранные лазутчики шныряли по нашему краю, распространяя ложные слухи и фальшивые ассигнаты, изготовленные эмигрантами во Франкфурте. Иностранцам мы больше не доверяли, мнениями больше не обменивались, даже в клубе все были начеку — те, кто хотел вступить в него, должны были записаться заранее.

Меж тем работа в кузнице шла своим чередом. Дядюшка Жан все надеялся снова приняться за обработку участков в Пикхольце; потерпеть надо было всего два месяца — пора сева начинается у нас в марте, но он все опасался, что к тому времени разразится война, нагрянут эмигранты со своими друзьями — пруссаками да австрияками, сожгут ригу, которую он построил, и отличную новую крышу, которую возвел на ферме, опустошат его поля, да еще, пожалуй, самого вздернут на сук в его же фруктовом саду! От этой мысли он приходил в такое неистовство, что по вечерам, сидя за столом с пылающими щеками, стучал кулаком, без передышки проклинал аристократов и кричал, что сидеть до их прихода тут нечего — куда лучше двинуться на Рейн, разогнать их сборища, поджечь усадьбы, риги и зерно курфюршества, не дожидаясь, чтобы выродки-аристократишки подожгли наши, разграбили наше зерно, распили наше вино, словом, потешились за наш счет. Он держал сторону жирондистов и утверждал, что не будет недостатка в патриотах-волонтерах, заявляя, что и сам он, в случае необходимости, встал бы во главе своего отряда и спустился в долину Саара, отбрасывая всех, кто окажет сопротивление.