Когда в результате советской оккупации Афганистана граница стала проницаемой, это помогло установлению связей между таджиками Таджикистана и частью таджиков Афганистана, живущих на северо-востоке страны, в непосредственном соседстве с Таджикистаном, а то и связей с остальными афганскими таджиками, сильно разбросанными по городам и по провинции Герат. Распад СССР и конфликты, которые предшествовали ему и возникли после него, укрепили эти связи и в то же время породили потоки беженцев, одни из которых спешили к своим очагам, а других изгоняли из них. Осознание таджикской идентичности, как и исламизм, сегодня бесспорно представляет собой один из факторов риска, угрожающих стабильности государств СНГ. В Самарканде столкновения между разными общинами происходили в 1987 г., в Фергане они случались не раз (в Андижане покушения и репрессии отмечены ещё в 2005 г.), но, по счастью, благодаря сдержанности правителей и управляемых имели ограниченные масштабы, а вот Таджикистан погряз в гражданской войне. Ещё в 1987 г. её предвестниками стали перестройка и гласность, а потом, в 1990 г., первые кровопролитные стычки в столице — Душанбе, разразилась же она в июне 1992 г., через несколько месяцев после провозглашения независимости страны 9 сентября 1991 г. Она продлилась целый год, и официально считалось, что борются неокоммунисты и либералы, фактически меж собой воевали этносы, племена, деревни, исламисты и атеисты, сунниты и шииты. В результате этой войны погибло от тридцати до пятидесяти тысяч человек и шестьсот тысяч стали беженцами. Возврата спокойствия и провозглашения конституции в ноябре 1994 г. было недостаточно, чтобы уладить всё и гарантировать стабильность. Тяжелые последствия войны, анклавный характер государства, его географическая конфигурация, скудость ресурсов, соседство с Афганистаном, сепаратистские традиции, унаследованные от времён, когда княжества (бейлики, или беклики, как говорят в некоторых местах) только номинально зависели от Бухарского ханства, — всё это проблемы, и поныне затрудняющие развитие страны.
С другой стороны, можно ли сказать, что сделают, чем станут завтра таджики Узбекистана? Даже если кажется, что иранизм в Средней Азии агонизирует, он там ещё не умер. Его прошлое было слишком великим, чтобы не найти в нём права выжить.
НА ПРОЩАНИЕ
По всей вероятности, я уже никогда не вернусь в Иран. Значит, я с ним таким образом прощаюсь. Но что любишь, того уже не покидаешь никогда, а хранишь в сердце и в памяти. Доказательством тому служит эта книга. Многие из последних впечатлений, оставшихся у меня от этой страны, были удручающими. Ну и что! Я не должен придавать им слишком много значения. Что бы я запомнил, увидев Иран в какой-то другой из трудных периодов его истории?
Женщина, когда-то бывавшая в высшем парижском обществе, принимает меня в своём доме, одетая так же, как одевалась у нас, и предлагает мне виски. Ничто не изменилось. Но вот они с мужем вывозят меня на прогулку, и теперь она — не более чем мешок тканей на заднем сиденье автомобиля. Девушку, которую на пляже Антибских островов я видел в бикини, в Тегеране я встречаю в чёрном хиджабе, из-под которого видны только кисти рук и безупречный овал лица, озарённого огромными глазами. Та и другая заявляют мне, смотря европейский канал телевидения: «Уж лучше так! Посмотрите, что вы сделали с женщинами! Бедра или грудь показывают не только затем, чтобы хвалить косметические товары, но даже ради продажи холодильника или стиральной машины...» Искренни ли они? В этих фразах слышится заученный урок, та и другая признаются мне, что имеют возможность ежегодно ездить во Францию. Впрочем, надо признать, что наш мир не всегда выглядит привлекательно. Мы в составе группы из нескольких человек находимся в бывшем здании отеля «Шах Аббас» в Исфахане, где при старом режиме привилегия провести ночь была завидной. Всё поломано, повсюду грязь. Я говорю: «Здесь не прибирались неделю». — «Да нет, — отвечает мне одна знакомая, — с исламской революции». В нескольких сотнях метрах оттуда Площадь шаха, ставшая Площадью имама, и паркинг, где витрины окружающих магазинов закрыты ржавыми железными шторами. Фрески дворцов, когда-то заботливо отреставрированные, осыпаются либо срезаны бритвой и украдены. В Йезде выпотрошили Башни молчания, чтобы там могли упражняться мотоциклисты. Я договорился о встрече с одним чиновником на девять утра. В десять его не было. Я звоню ему. Мне отвечают, что он только что проснулся. Он пришёл ко мне, небритым, через час; персы никогда не отличались пунктуальностью, и тем не менее!
