Благодаря суфизму и особенно братствам повысилась значимость инструментальной музыки, ранее считавшейся мирским и немного нечестивым развлечением, неспособным соперничать с пением и речитативным чтением Корана, которое мастерски освоил почти каждый, и тем не менее проникшей в самую глубину мусульманской культуры, может быть, поскольку та наследовала согдийской культуре, и играющей в исламе роль намного более важную, чем на Западе. В духовном концерте (сема), где исполнитель — скорей творец, чем интерпретатор, музыка облагораживается, становится песнью души, звучащей в унисон с песнью природы, которую так хорошо воспроизводит тростинка, флейта (ней), песнью самого Бога. Это и имел в виду Рузбихан Бакли, сформированный музыкой как личность, паривший в ней, когда в конце жизни отказался от неё со словами: «Теперь сам Бог даёт мне свой концерт». Хотя она использует такие четвёртые и восьмые доли, к которым ухо европейца непривычно, но в которых ясно выражается тонкость художественного чувства жителей Востока, некоторые места в ней могут тронуть сердце любого. Кто мог бы остаться равнодушным к звучанию прелюдии в семе мевлеви?
ТВОРЧЕСТВО В СЕЛЬДЖУКСКУЮ ЭПОХУ
Сухраварди, Аттара, ал-Джилани, Наджм ад-дина Кубра, а также минарета Калян в Бухаре было бы достаточно, чтобы показать творческий подъём в сельджукскую эпоху, но это лишь выдающиеся вершины горной цепи, в которой много и других. Исключительно высокие пики — это два великих поэта, Омар Хайям и Низами Гянджеви, однако пусть они не заслоняют своих коллег, которые были бы заметны лучше, будь горный рельеф победнее: Низами Арузи (конец ХI-начало XII в.), главным произведением которого часто считают «Четыре беседы», Анвари (ум. около 1187), автора элегий и панегириков (касыд), который, как и его собрат Муиззи (ум. 1147), жил при дворе Санджара, а потом в Балхе, Хагани (1126-1199), тоже панегириста при царях Ширвана, может быть, несколько излишне манерного, но умевшего находить прекрасные интонации, рассказывая, например, о славе древних Сасанидов, Фаррухи из Систана (ум. 1036), Катрана из Азербайджана (ум. 1072) и, главное, Насира Хосрова из Бактр (1004-около 1075), величайшего певца исмаилизма, которому мы также обязаны интересной книгой о путешествиях. Финансовый чиновник при сельджуках в Мерве с 1040 по 1045 г., Насир Хосров потом отправился в Каир и провёл там шесть лет, завершая образование в качестве исмаилитского миссионера (даи), а потом вернулся к себе в страну проповедовать. Там он был принят плохо и вынужден укрыться в одном селении в Бадахшане, где следы его затерялись. Его стихи и догматические трактаты, особенно «Книга, соединяющая две мудрости» с подзаголовком «Гармония греческой философии и исмаилитской теософии», стали важной вехой в истории персидской мысли.
Омар Хайям, родившийся в Нишапуре (1050-1123), по просьбе соотечественника Низам ал-мулка, приступил к реформе календаря. Вскоре он сделал научную карьеру, став руководителем Исфаханской обсерватории, и современники знали его прежде всего как учёного. В наших глазах и вообще в глазах потомков славу ему создал поэтический гений. Его творческое наследие, переведённое на английский или скорей адаптированное в 1859 г. Эдвардом Фицджеральдом, сразу же получило ошеломляющий успех, после чего и началось настоящее изучение персидской поэзии. Конечно, Омару Хайяму принадлежит лишь часть текстов из тех, что приписываются ему, поскольку у него было много подражателей. Это четверостишия, рубайяты (ед. ч. рубаи), выдающие в авторе вольнодумца, скептика, неисцелимого пессимиста.
Низами, родившийся и умерший в Азербайджане (ок. 1149-1205), не был изобретателем жанра роман в стихах — заслуга в этом принадлежит Гургани (ум. ок. 1055), автору романа «Вис и Рамин», посвящённого Тогрул-беку, — но разрабатывал его с несравненным талантом. Из пяти больших поэм («Хамсе»), насчитывающих в целом 28 тысяч стихов, две являют собой шедевры: поэма, где повествуется о любви Сасанида Хосрова и христианки Ширин, ставшей у него принцессой, была написана, когда автору исполнилось почти сорок лет, и отличается величайшей психологической тонкостью и юношеской свежестью; другая, восходящая к старинной истории любви Меджнуна и Лейлы, во многом напоминает «Ромео и Джульетту». Меджнун («Безумец») и его кузина Лейла выросли вместе и полюбили друг друга, но родители девушки запрещают ей встречаться с молодым человеком. Тот в отчаянии бежит в пустыню; там он узнает, что его возлюбленная умерла от горя. Тогда он отправляется на поиски её могилы, находит её, испускает крик и отдаёт богу душу. Обоих влюблённых хоронят вместе. Другие произведения Низами могут показаться более бледными. Так ли это? Во всяком случае, все они содержат немало прекрасного: медитации мудреца о жизни в «Сокровищнице тайн», о любви в «Семи красавицах», глубокие размышления о завоевателе в «Книге об Александре» [Искандер-наме].
