Мидийцы и персы как таковые упоминаются очень рано, в надписи ассирийца Салманасара III (858-837 до н. э.), сына Ашшурнаирпала. Первые, мидийцы, тогда занимали расположенную к югу от озера Урмия территорию царства Манна, основанного в IX в., или земли в непосредственном соседстве с ним. Они делились на шесть племён, в их число входило и племя магов. Название «маги» имеет, конечно, этническую коннотацию, коль скоро её придавали ещё ахеменидские надписи, но, возможно, те, кто так назывался, уже составляли класс жрецов — служителей маздеизма. Вторые, персы, тоже сначала жили в районе озера Урмия, к западу и юго-западу, но приблизительно в 740-700 гг. до н. э. перебрались южней, к северному побережью Персидского залива, чтобы поселиться в Парсумаше, а потом в Аншане.
Для кочевников завоевание редко представляло трудность, если только они не имели дело с сильными державами, такими, как Китай или Ассирия. В остальных случаях не было других препятствий, которые бы их останавливали, кроме городов, потому что осадных орудий у кочевников не было и города приходилось брать измором. В открытом поле государства оседлых народов могли выставить против них только пехоту или колесницы, которые двигались медленно и всегда были хорошо видны противнику. Поскольку сами кочевники были всадниками, они, как правило, отличались подвижностью, появлялись внезапно, исчезали неожиданно, возвращались, когда их уже не ждали, и были неуловимыми. Прирождённые наездники с самого юного возраста до глубокой старости, они располагали несчётным количеством верховых животных, которым умели давать безупречную выучку и которые получали всё более полный комплект сбруи — поводья, удила, седло, а потом, правда, довольно поздно, кочевники изобрели стремена. Со своими конями они составляли одно целое. Их лошади были выносливы, как и сами всадники, привычные к жизни на открытом воздухе, к нагрузкам, к лишениям. Кочевники были вооружены, как никто другой — надёжными луками, стрелы которых летели дальше, чем у оседлых народов, копьями, арканами, при помощи которых они сдёргивали из седел вражеских всадников, железными мечами длиной в локоть, которые они умели ковать как хорошие металлисты, притом что их противники бились ещё бронзовыми мечами. Как можно было им противостоять? Тем более к этому были неспособны жители бедной страны, далеко не образующей единой линии сопротивления, раздробленной на мелкие княжества.
Поэтому оккупация иранских нагорий была лёгкой и быстрой. Иначе дело обстояло с ассимиляцией населения. На нагорье ещё не было высокой культуры, сравнимой с теми, какие расцвели в долинах великих рек — Нила, Тигра, Евфрата, Инда, Окса, — но и совсем некультурным нагорье назвать было нельзя. Городище Сиалк к югу от Кума представляет собой ценнейшее свидетельство существования доисторической цивилизации, а потом укреплённого поселения с дворцом, жилыми кварталами и некрополем, и того, что мы можем о нём узнать, достаточно, чтобы сделать вывод: оба общества, аборигенов и переселенцев, были слишком разными, чтобы быстро смешаться. Потребовались века, чтобы прежние хозяева этих мест иранизировались. Потребовались века, чтобы иранцы, по меньшей мере некоторые, осели в самых плодородных областях, пусть даже другие продолжали кочевать вдоль границы пустынь. Может быть, ещё раньше они построили несколько укреплённых городов по образцу городов в оседлых державах Месопотамии и Восточной Анатолии, соседних с ними странах. Впервые о существовании таких городов говорится на ассирийском рельефе VIII в., который изображает мидийскую крепость, окружённую несколькими стенами и ощетинившуюся башнями: таким, видимо, был Хамадан, поднятый через некоторое время в ранг столицы.
Там, где располагались великие державы, ситуация явно была иной. Иранцы в конечном счёте прошли бы их из конца в конец, но для этого им понадобилось бы много времени, много усилий и благоприятные обстоятельства. Прежде всего последних им и не хватило. Это их несомненно раздражало: ведь хоть климат и почва Месопотамии не годились для их поселения, эта область чрезвычайно их привлекала неслыханными богатствами, культурой, известностью. И её могущество гордые завоеватели воспринимали как вызов. Они нападали на неё, как и на соседние области. Они производили на неё сильное впечатление, как и на другие государства Ближнего Востока. Когда Тиглатпаласар III около 745-727 гг. до н. э. отразил их натиск, он не преминул похвалиться, что победил «далёких мидийцев, могучих мидийцев», и в Библии тоже слышны отголоски их вторжений. Возможно, Иоиль говорит о нашествии саранчи на евреев, но в схожих словах китайцы или европейцы в древности и в средние века будут вспоминать и о кочевниках: «Пришёл на землю мою народ сильный и бесчисленный [...]. Опустошил он виноградную лозу мою, и смоковницу мою обломал [...]. Опустошено поле [...]. ...народ многочисленный и сильный, какого не бывало от века [...]. Пред ним пожирает огонь [...]; перед ним земля как сад Едемский, а позади его будет опустошённая степь» (Иоиль. 1 и 2).