Глава шестая. Архитектура города
Заволжье изначально строился как советский город. Что это значит? Старым городам России была присуща мелкая сетка улиц, небольшая их ширина, пестрота архитектурных решений фасадов зданий, чрезвычайно высокая плотность застройки при небольшой этажности. Пример подобной застройки ещё можно найти в Нижнем Новгороде (ул. Рождественская, Б. Покровская).
Уместно заметить, что сегодняшние градоначальники Нижнего Новгорода вернулись к старым методам застройки. В них проснулся дух наглого капитализма, который ради прибыли не остановится ни перед чем, и как результат в областном центре стали появляться всё те же узкие улочки, только этажность возросла. Конечно, нет и былой красоты фасадов домов, например, нынешний мэр областного центра, даже слова такого, как фасад, не знает. Только бизнес, только делить. Но, это уже издержки советской власти, не дававшей даже градоначальникам хорошего образования.
Многие жители Нижегородского района г. Нижнего Новгорода склонны были писать письма мэру, после очередных поджогов их домов или начала строительства по соседству с их домами, такого же содержания, как в своё время писали партизаны бургомистру и немецкому полицаю Каминскому: «Главному предателю, фашистскому холую, сиятельному палачу русского народа, шлюхе гитлеровского притона, кавалеру ордена в мечах и осинового кола, обер-бургомистру Каминскому. На твоё письмо шлём мы ответное слово. Мы знаем, что ты – изменник! Ты предал Родину за чины и ордена. Ты был троцкистом, тебе не впервые торговать Родиной и кровью русского народа. Мы били тебя с твоей поганой полицией. Вспомни, как, удирая от партизан, ты потерял свои грязные портки и кожанку. Дрожи ещё сильнее сволочь! Слышишь канонаду? То наши советские пушки рвут в клочья твоих хозяев-немцев. Ты содрогаешься при разрыве наших приближающихся снарядов. Дрожи ещё сильнее, знай, час расплаты близок». Письмо, которое получил Каминский из леса, было, увы, жестокой правдой. По сути, он был и оставался ни больше ни меньше – троцкистом и приспособленцем, выслуживающимся перед своими новыми немецкими хозяевами. В нём не было сильных убеждений старой русской эмиграции, и свойственных ей предубеждений в отношении немецкой власти и глубокого чувства историзма, позволяющего взглянуть на окружающий мир с точки зрения интересов русского человека. Однако у Каминского налицо присутствовал неизжитый менталитет мещанина советской формации – думать одно, делать другое, а говорить третье. Многие по этим принципам живут и сегодня.
Но, вернёмся к нашему, родному городу.
На этих простых примерах мы видим, как всё в нашем мире взаимосвязано.
Кроме того, города старого типа строились на реках и лицом к рекам, как к основным транспортным артериям, связывающих их с внешним миром, как к месту приложения труда, получения пищи и заработка. Советская власть на такие мелочи внимания не обращала. Возглавившие её сильные люди мыслили более масштабно и норовили реки повернуть в спять, или по крайней мере, наставит на них запруд. Хотя ещё в далёкой древности, в древнем Египте, один мудрый жрец написал на камне на своё будущее погребение: «Здесь лежит мудрец, который никогда не останавливал течение рек». Ибо это бесполезно.
У города Заволжья не было тех проблем, которые были у городов старого типа. В нашем городе не нужно было развивать ранее сложившиеся структуры, так как их просто не было, а деревушки, которые стояли окрест, либо ломались, либо были погребены под толщей воды. Проблемы закладывались вместе с тонущими деревнями. Ибо трудно представить, благодарных потомков обиженных предков, чьи дома и хозяйства были утоплены советской властью, уже, после разрушительной войны. Сегодняшние исписанные подъезды, вываливание мусора где попало, беспробудное пьянство – это с той поры. Это обида и досада на власть, причём любую и пожелание ей «пропасть пропадом».
Павел Маленёв вспоминает: «Сейчас, спустя десятки лет, когда я приезжаю в Заволжье, то почти всегда захожу на кладбище. Это трудно объяснить – почему. Тут я как бы возвращаюсь в те самые бараки на «ГорьковГЭСстрое», из которых вышли я и мои ровесники, многие из которых – увы! – уже почили и лежат здесь. «Упокой, Господи, души усопших рабов твоих…» Имена на памятниках возвращают меня туда. Тут лежат люди, либо известные мне по производственным рапортам тех лет, либо знакомые моих родителей, либо те, с кем вместе учился или у кого учился в школах – дневной и вечерней, либо знакомые моих знакомых, либо, наконец, те, кого я знал, когда уже работал в Заволжье или Городце, и даже бывшие мои товарищи, и даже первая моя любовь… Вот и получается, что знаешь чуть ли не всех, что тут у меня «своих» даже больше, чем осталось в Заволжье в настоящее время.
