История Французской революции: пути познания - страница 3

Творческое осмысление и освоение научного наследия дореволюционных историков Французской революции советские исследователи начали достаточно поздно — в 1950-е гг. Первопроходцем в этом деле был Борис Георгиевич Вебер (1902–1984). Поступив в 1926 г. в аспирантуру Института истории Российской ассоциации научно-исследовательских институтов общественных наук (РАНИОН)[5], Б. Г. Вебер вместе с Б. Ф. Поршневым, А. 3. Манфредом и рядом других в дальнейшем известных историков учился там у Н. М. Лукина и В. П. Волгина, мэтров марксистско-ленинской историографии, руководивших тогда в СССР исследованиями по истории стран Запада. В 1930-е гг. Б. Г. Вебер занимался широким кругом разноплановых сюжетов по истории колониализма и международных отношений. Принял участие он и в упомянутом выше коллективном труде о Французской революции как автор разделов о революционных событиях в Брабанте 1788–1789 гг. и внешнеполитической ситуации 1789 г. В 1950 г. Б. Г. Вебер пришел на работу в Институт истории АН СССР. Там он и стал специализироваться на изучении проблем историографии и, в частности, научного наследия «русской школы»[6].

В 1953 г. Б. Г. Вебер опубликовал биографическую заметку о Н. И. Карееве в «Большой советской энциклопедии»[7], а уже в 1955 г. выпустил свою первую исследовательскую статью о вкладе «русской школы» в изучение Французской революции[8]. Эта работа, бесспорно, несла на себе ярко выраженную печать времени, изобиловала идеологическими штампами и терминологией в духе вульгарного социологизма (чего стоит один только вывод о том, что идейная эволюция «русской школы» отражала «превращение русского помещичье — буржуазного либерализма в либерализм буржуазно-помещичий»?[9]) и сегодня выглядит безнадежно устаревшей, но тем не менее ей надо отдать должное как первой, пусть еще очень осторожной (а к иному времена не располагали), попытке показать, что не только собранный представителями «русской школы» обильный фактический материал, но и предложенная ими его интерпретация обладает, по крайней мере в некоторых своих аспектах, несомненной научной ценностью. Впрочем, такая «амнистия» была отнюдь не всеобщей, а касалась только Кареева. За Герье же Б. Г. Вебер признавал лишь одну заслугу — то, что он положил начало изучению в России истории Французской революции. К собственно же научным идеям основоположника «русской школы» автор статьи относился весьма критически как к идеологически чуждым.

В последующие годы Б. Г. Вебер продолжил исследования по данной тематике, включив в круг своих научных интересов также творчество И. В. Лучицкого и М. М. Ковалевского[10]. Итогом его многолетней работы над этими сюжетами стал целый ряд исследовательских и энциклопедических статей, главы в учебнике по историографии, докторская диссертация (1970)[11] и фундаментальная монография под непритязательным названием «Историографические проблемы»[12]. Во многом благодаря усилиям именно Б. Г. Вебера вклад И. В. Лучицкого, М. М. Ковалевского и Н. И. Кареева в историографию Французской революции получил признание в советской науке, а их труды вошли в обязательный для специалистов по этой теме круг чтения.

Однако Вебер так и не смог преодолеть свое неприятие Герье, обусловленное сугубо идеологическими мотивами. Несогласие Герье с теми из современников, кто считал революцию в России предопределенной самими законами истории, Вебер оценивал как проявление «реакционности» в политическом отношении и «идейной скудости» в научном: «Герье первым из русских либералов приступил к конкретной разработке на французском материале характерного для тогдашнего русского либерализма противопоставления нереволюционного якобы пути России революционному пути Франции. <…> Этим в основном и определяется место Герье в развитии русской либеральной историографии, Герье, прошедшего длинный путь от последних реминисценций либерально — реформистского “просветительства” <…> до откровенного черносотенства»[13].

Сформулированные в XIX столетии методологические установки Герье, которые сегодня, в XXI в., вполне соответствуют духу нашего времени, тогда, в середине века XX, вызывали у сторонника марксистского монизма настоящее отторжение: «Герье заявлял уже во всеуслышанье, что история — не точная наука, никогда не будет ею, что она относится к области субъективного и поэтому поиски объективной закономерности в истории беспредметны. Это не значит, что Герье с самого же начала строго придерживался