— Кири...
Она развернулась на каблуках, намереваясь выйти.
— Кири! — Я заковылял следом за ней.
Я поймал ее за плечо и развернул, но прежде чем успел заговорить, она
нанесла мне три удара: два в физиономию и третий в грудь ребром ладони;
последний удар прервал мне дыхание и опрокинул навзничь. Пока я возился на
полу, восстанавливая дыхание, надо мной нависла черная тень; зрение
вернулось быстрее дыхания, и я увидел прямо перед собой темное лицо Кири.
— Ты меня слышишь? — спросила она ледяным голосом.
Я кивнул.
— Я делаю то, что должна сделать — и вовсе не из-за того, что увидела. Ты не
должен винить себя за мой поступок. Слышишь?
Ничего не понимая, я издал согласный хрип.
— Ты уверен? То, что я намерена сделать, не имеет отношения к тебе и к...
этой. — «Эта» прозвучало у нее как «червяк» или «крыса».
— Что?.. — пролепетал я задушено.
— Но тебя я не прощу. — С этими словами она двинула меня в челюсть. От удара
у меня из глаз посыпались искры, голова словно раскололась на две части.
Когда я пришел в себя, ее уже не было.
У меня ушла вся ночь на то, чтобы убедиться в худшем: Кири покинула Эджвилл,
ускакав в пустыню на лошади Марвина Блэнкса. Я знал, что это навсегда. Я бы
тотчас помчался за ней вдогонку, но не хотел уезжать, не предупредив Бреда,
а он как сквозь землю провалился. Я решил подождать его еще два часа, а
потом отправиться на поиски Кири, появится он или нет. Я сидел на кровати,
рядом со мной примостилась Келли. Ожидание превратилось для нас в стеклянную
тюрьму, где царила оглушительная тишина. Келли успела облачиться в костюм
для верховой езды, и я уже оставил попытки убедить ее остаться. Ее доводы
звучали разумно: она виновата в случившемся не меньше, чем я, значит, мы
должны исправлять свою ошибку вместе. Вообще-то мне не хотелось скитаться в
одиночестве, поэтому я перестал с ней спорить. Была и иная причина, более
честная и весомая, которая могла даже претендовать на правду, — та самая
ложь во спасение, из которой проклевывается страстная истина, и гласила она
следующее: я должен сказать Бреду правду о Келли и о том, что произошло,
потому что иначе ни нам с Келли, ни ему несдобровать. Для этого я должен
взять Келли с собой. Можете считать меня эгоистом за то, что я умудрился все
холодно рассчитать, но я всегда отличался прагматизмом и, горюя по Кири, не
слишком надеялся ее найти; я знал, что раз она приняла решение, остановить
ее может только смерть; я чувствовал ответственность за Бреда и Келли.
Возможно, я не заслуживал снисхождения судьбы, но в нас сидела не злоба, а
одна глупость, и жизнь наша так сурова, что трудно требовать совершенства
как от себя, так и от других. Живя на Краю, учишься извлекать из всего
максимальную пользу и не терять времени на взаимные упреки; роскошь жалости
к себе могут позволить только те, кто располагает возможностью безвредно
глупить.
Бред заявился домой примерно через час после рассвета, всклокоченный и
сонный. Переводя взгляд с моих синяков на Келли и обратно на меня, он
осведомился, куда подевалась мать.
— Поехали ее искать, — предложил я. — Я расскажу тебе все по пути.
Он попятился от меня, бледный и напрягшийся, совсем как Кири.
— Куда она ускакала?
— Послушай, сынок. Позже ты сможешь, если пожелаешь, оставить от меня мокрое
место. Сейчас важнее другое: найти твою мать. Я ждал тебя, потому что знал:
ты захочешь помочь. Едем!
Келли пряталась за меня, словно взгляд Бреда причинял ей боль.
— Значит, она уехала? — переспросил он.
— Да, — обреченно ответил я.
— Что ты сделал?
— Бредли, — взмолился я, — еще десять секунд — и я тоже уеду.
Он негодующе посмотрел на Келли и на меня, пытаясь догадаться, какую низость
мы совершили.
— Кажется, мне уже не нужно объяснений, — сказал он.
Я мог бы написать тома о первых днях поисков; за эти дни не произошло ничего
существенного, но окружавшая нас пустота была так безмерна, что сама могла
претендовать на значительность, а уныние местности с мерзлой почвой,
устланной кое-где мертвой крапивой и лапчаткой и усеянной вздымающимися
столовыми горами, была подходящим обрамлением к нашему собственному унынию.
Горы маячили на горизонте, как синие призраки, небо было то белесым, то
серым от туч. Время от времени я косился на Келли и Бреда, ехавших слева и
справа от меня. У обоих развевались на ветру черные волосы, оба мрачно
смотрели вперед; нас можно было принять за одну семью, однако эта странная
семейка всю дорогу помалкивала. Днем мы скакали по следу Кири, усматривая в
том, что она не позаботилась его замести, обнадеживающий признак. Ночи мы
коротали под защитой валунов или у подножия небольших холмов, под завывание
ветра, прилетавшего из пустоты, довольствуясь костром как единственным
источником света. Иногда выпадал снег; на солнце он быстро таял, но на
рассвете еще лежал во вмятинах от конских копыт, и мы видели по утрам
призрачную цепочку белых полумесяцев, тянувшуюся назад, к дому.
