Ничего похожего мы не находим в государствах, где в основе внутреннего прогресса лежало развитие сельскохозяйственного и ремесленного производства. В рассматриваемых же объединениях усиленная социальная дифференциация и образование могущественной административно-милитаристской верхушки происходили на базе абсолютного застоя производительных сил. В тех деревенских общинах, которым удавалось избежать полного физического уничтожения, производство падало до минимума. Возможность извлекать прибавочный продукт была ничтожной. Если они, подвергаясь опустошительным набегам, все же сохраняли жизнеспособность, то одной из причин этого было то, что в них каким-то удивительным образом законсервировались элементы первобытнообщинного устройства. Основным источником доходов правителя были торговые пошлины, продажа военнопленных, монополия ведения войн и охоты на рабов, рыночные сборы и т. д., тогда как налоги с государственных земель и личных владений чиновников составляли маловажную статью бюджета.
С середины XIX в., когда работорговля близилась к своей закатной поре, в некоторых африканских государствах труд военнопленных использовался на царских землях. Прежде эти народы знали лишь патриархальную форму рабства в большой семье, теперь же оно получило новое содержание. Военнопленных уже не продавали, их труд применяли в сельском хозяйстве, в армии, для хозяйственных нужд. Рабов тысячами селили в специальных деревнях. Примером может служить Дагомея. Но, как и всюду в Африке (см. гл. III, 3), они вскоре становились по существу лично зависимыми людьми. Их детей и внуков уже нельзя было продавать, однако они не имели права покидать землю, которую обрабатывали. Обычно они работали на участке своего господина до пяти дней и неделю, но иногда повинности ограничивались выплатой натуральной ренты.
Так специфические отношения эксплуатации, возникшие в результате европейской капиталистической работорговли, вписались в общую структуру общественного устройства. Это относится и к некоторым поселениям рабов, и к более широкому применению «домашних» рабов отдельными вождями береговых племен, а также наживавшимися на работорговле африканскими купцами (часто мулатами) Гвинейского побережья или Анголы. Правда, здесь четко прослеживается влияние плантационных предприятий, созданных капиталистическими европейскими державами. Португальцы, в частности, разбивали вблизи своих крепостей и укрепленных пунктов кофейные и сахарные плантации и обрабатывали их руками рабов. Монастырь Сан-Паулу-ди-Луанда располагал 12 тысячами рабов, и, по сведениям одного хрониста, их труд на землях миссии принес ей около 25 тысяч талеров.
На такой основе в глубинных районах Конго и Анголы и сложились племенные союзы и государства луба и лунда. Эти два народа, непрестанно ассимилировавшие другие этнические группы, в конце XVI в. образовали конфедерации в верховьях Конго и его западных притоков. До того времени через этот район постоянно проходили потоки переселявшихся племен и этнических групп. Конфедерация луба под названием Уруа [69], центр которой находился к западу от озера Танганьика, в саваннах около реки Луалабы, простиралась до Северной Катанги. Лунда утвердились дальше на юго-восток, в верховьях реки Касаи, и распространились до северо-восточных областей современных государств Ангола и Замбия.
По своей структуре непрочный союз государств луба во главе с мукенге несколько напоминал царство Буганда в Межозерье в его начальный период. Из устных хроник царского семейства следует, что царь со своим двором обосновывался для удобства ведения военных действий то в одной, то в другой местности и превращал ее в военный лагерь и центр торговли. Когда в 1881 г. европейские путешественники Г. Висман и П. Погге посетили правителя луба Каламбу, их глазам предстала хорошо укрепленная резиденция, состоявшая из многочисленных домов и хижин. К этому времени от луба уже отделились некоторые вождества, покоренные было в XVIII в., и их племенной союз постепенно распадался. С юга их теснили чокве.
Государство лунда особенно возвысилось благодаря оживленным торговым связям с европейскими конторами на побережье в период царствования Мвата Ямво (1660–1675). Через свои вассальные владения на западе — Матамбу и Касанже — правитель лунда контролировал торговлю рабами и оружием, тяготевшую к Лоанго на северном берегу Конго. Мвата Ямво даже завязал в обход португальцев самостоятельные контакты с факториями французов и англичан на побережье. В ответ португальские войска попытались снова передвинуть торговые пути к берегам Анголы, и в конце концов им это удалось благодаря соглашениям с верховными вождями Касанже и Матамбы, стремившимися к независимости. В государстве лунда, этом типичном раннегосударст-венном объединении, важная роль принадлежала армии и вооруженной огнестрельным оружием дружине. Мвата Ямво (с тех пор это имя стало названием царского титула) правил с помощью узкого совета из четырех сановников, принадлежавших к знати. Кроме того, некоторыми правами еще пользовалось народное собрание свободных воинов. Покоренные племена облагались данью по хорошо организованной системе. В 1875–1876 гг., когда Погге посетил столицу Мусумба, ее население насчитывало 8—10 тысяч человек. В то время правитель еще пользовался всей полнотой власти.
