- Не знаю. Наших клиентов хоронили за счет государства, а родственникам справка – "приговор приведён в исполнение". Ну, представься ей, что с работы, мол, друзья собрали. – Павел Евгеньевич хмыкнул своим мыслям и продолжил:
- Понятно, что с работы гражданской, не мог же он с матерью делиться о сотрудничестве, подписка запрещает, да и у самого язык не повернулся бы. Или денежный перевод отправь.
- Нет, надо самому, в глаза матери посмотреть, поддержать, у нее кроме сына никого не было.
На следующий день, Усольцев привёл личное дело «Штирлица» в порядок – подшил справку о смерти, протокол инспектора ГАИ, переписал адрес агента себе в записную книжку. Сходил за резолюцией к Агееву и передал папку с грифом «Секретно. Хранить вечно» в архив. Расписался в финотделе за деньги на похороны. Оставалось последнее дело, связанное с именем покойного. Усольцев из телефона-автомата набрал номер матери агента. Представился бригадиром с работы Кудрявцева, принёс свои соболезнования.
- Вы простите, Наталья Сергеевна, что беспокою вас, ребята скинулись и собрали деньжат. Я могу приехать и передать вам скромные средства от чистого сердца?
На другом конце провода, усталый голос убитой горем матери, равнодушно подтвердил – приезжайте, затем поинтересовалась:
- Простите, Иван Иванович, правильно назвала? Когда вы приедете? У меня тут дела с похоронами, родственников жду. – И без всякой связи. - Голос ваш знакомый, вы у нас раньше не были?
- Нет, не доводилось. А приехать могу прямо сейчас, адрес ваш знаю, я нахожусь в центре, буду через час.
Ехать пришлось в Старую Деревню, на Торфяную улицу. Здесь в тиши Смоленского кладбища, стояли деревянные бараки, отстроенные после войны пленными немцами, а сейчас размещался манёвренный фонд отдела по учёту и распределению жилплощади Выборского района. Усольцев разыскал нужный дом и про себя удивился, что в квартиру ветхого строения проведёна телефонная линия. В древней парадной, он поднялся на несколько скрипучих ступенек и позвонил в обитую дерматином дверь. Раздались шаги, в проходе возникла заметно хромающая женщина в темном платье и черном платке на голове. Она замерла на пороге, сперва равнодушно всматриваясь в лицо посетителя, но затем глаза расширились и ожили. На лице отобразилось удивление и выражение узнавания, которое возникает у людей давно не видевших друг друга.
- Ваня?!
- Простите, мы знакомы?
- Господи, Ваня Усольцев, это же я Наташа, помнишь? Как ты узнал про сына? Откуда? – Плечи её затряслись и не сдерживаемые рыданья обрушились на оглушённого Усольцева.
- Постойте, постойте, Наташа? Сын?! О чём вы?
- Проходи, - Наталья Сергеевна отдышалась и сквозь слезы стала пояснять растерявшемуся Усольцеву, - когда мы расставались, я не сказала тебе, что жду ребёнка, тогда я тебя ненавидела и не хотела себя связывать. Сколько лет прошло? И вот это горе, Господи, за что?
Она вновь зарыдала, отдаваясь воле противоречивых чувств, нахлынувших на нее с приходом нежданного гостя. Затем Усольцев расспрашивал её о сыне, подавленный такой новостью, многократно усугублявшей его вину перед бывшей женщиной, перед агентом, ставшим в одночасье близким человеком, перед собой.
- Наташа, что же ты нечего не сказала, как так? Я ничего не знал, ну расстались и расстались. Всё было бы иначе! Теперь вот такое горе, с ума сойти! Что за жизнь такая? А почему без мужа? А как же ты воспитывала Сашку-то? У тебя выпить есть?
Наташа принесла бутылку, они вдруг стали говорить обо всем, перебивая друг друга, вспоминая прошлое и перескакивая к трагедии, пили как воду алкоголь, заготовленный на поминки.
- Когда мы поссорились, я тебя гнала из своего сердца и поклялась воспитать сына сама, без вас сволочей-мужиков. Ты же помнишь, я девка была знатная, сколько вас кобелей увязывалось. Потом не выдержала, позвонила тебе на службу, мне сказали, что ты в длительной командировке, обещали передать. Ты не позвонил, я плюнула и больше не пыталась искать встречи. Эх, Ваня, разве ты не заметил, как Сашка на тебя похож, раз работали вместе, постой, так ты ушёл из милиции?
