Консулу шел семидесятый год.
Врачи запрещали ему работать, и жена ревниво следила за выполнением их предписаний. Но сегодня он решил во что бы то ни стало ответить на письмо, полученное на позапрошлой неделе. Письмо лежало перед ним на столе. Написанное плавным, уравновешенным почерком, оно гласило:
«20 сентября 1890 года.
Дорогой Бертон!
Давно не имел от Вас никаких известий; надеюсь, что Вы здоровы и как всегда заняты Вашими плодотворными научными и литературными трудами.
Сегодня я отвлекаюсь от всех будничных дел, чтобы по традиции посвятить этот день памяти того замечательного человека, который когда-то был Вашим и моим другом. Прошло больше четверти века со дня его нелепой гибели, но память о нем навсегда жива в сердцах тех, кто знал его так близко, как Вы и я. Да, Джек был чудесный малый, смелый, талантливый, прямодушный, и у него было доброе сердце. Он обладал одним качеством, которым мы в годы нашей далекой юности, будучи еще младшими офицерами в полку, единодушно восхищались: он был рожден без страха. Джек презирал опасность и не понимал тех, кто, руководствуясь здравым рассудком, выбирал менее рискованные и более верные пути к достижению цели. Впоследствии, когда мы — я говорю о себе и моих сверстниках — повзрослели, мы стали понимать, что это качество, как и все на свете, имеет свою оборотную сторону. Как знать, не сыграло ли оно свою роль в постигшей Спика катастрофе, подробности которой так и остались во мраке.
Вспоминая об этом печальном событии, я одного не могу себе простить. Ведь он звал меня к себе в Ильминстер, тогда, в сентябре 1864 года! Моя поездка к нему могла бы быть полезной мне самому, ибо мне хотелось выслушать его замечания по моей книге африканских впечатлений, которую я тогда как раз закончил. (Кстати, ее название «Прогулка по Африке», за которое меня многие упрекали, считая его легкомысленным, было подсказано мне не кем иным, как покойным лордом Пальмерстоном, который, встретив меня на одном из многочисленных приемов, последовавших после нашего возвращения в 1863 году, сказал мне шутя: «А недурную прогулку вы совершили!») Но я не поехал, так как некоторые поступки Джека внушали мне мысль, что он хочет подчеркнуть мою непричастность к решению основной задачи экспедиции, оставляя честь открытия для одного себя, а мне не хотелось присутствовать на диспуте в Бате на тех же правах, как и все прочие господа, не нюхавшие Африки. А ведь если бы я поехал, если бы я находился рядом с ним, несчастья наверняка не случилось бы! Так иногда побочные и мелкие обстоятельства определяют, быть или не быть событиям большого значения!
Но что прошло, того не вернешь. И единственное, что мы можем сделать теперь для бедного Джека, это сохранить о нем добрую память, как о человеке, который сделал так много для географической науки и для научной славы Британии. Надеюсь, что Вы, дорогой консул, разделяете это мое убеждение и поэтому не откажете поддержать меня своим авторитетом в поданном мною в Королевское географическое общество предложении установить у водопада Рипон, там где Нил вытекает из озера Виктория, мемориальную доску, которая увековечила бы память нашего незабвенного друга.
Надеюсь также узнать от Вас, какими новыми блестящими творениями порадует вскоре читающую публику Ваше неутомимое перо.
С пожеланием здоровья и благополучия, искренне Ваш
Это письмо сильно взволновало сэра Ричарда. Оно напомнило ему те далекие годы, когда он, молодой и полный сил, удивлял цивилизованный мир смелыми походами по неизведанным землям, открывал пути в дикие страны, куда не ступала нога европейца, слыл одним из самых ярких светил Королевского географического общества!..
Все в прошлом… После памятного конфликта со Спиком, когда трагическая смерть последнего избавила Бертона от поражения, но не принесла ему победы, Бертон охладел к географии. Позже, когда Стенли подтвердил правоту Спика, подведя черту под многовековой эпопеей раскрытия тайны нильских верховий, Бертон совсем перестал заниматься этой наукой. На книжных полках его кабинета, рядом с двумя десятками томов его географических сочинений, выстроились новые десятки томов лингвистических исследований и переводов из восточных литератур, среди которых блистал жемчужиной полный и неискаженный перевод на английский язык арабских сказок «Тысячи и одной ночи».
