На то, чтобы найти теплицу с виниловым покрытием, много времени не потребовалось. Ею оказался самый обычный квадратный парник с прозрачными стенами и двускатной крышей. Эта теплица единственная имела устаревшее пластиковое покрытие. Но окончательно Адзисава убедился, что он на верном пути, когда зашел внутрь: у входа росли баклажаны, окрашенные так же неравномерно, как тот, найденный им у тела Томоко. И форма, и сорт — все совпадало. Дверь в теплицу была оторвана, и естественный солнечный свет, проникавший через это отверстие, делал свое дело, подрумянивая плоды с одной стороны до нормального цвета.
Адзисава обошел все Новое Поле — другой виниловой теплицы, где выращивали бы баклажаны, здесь не было. Тогда он сорвал один из плодов, росших возле входа, и внимательно его осмотрел. Невооруженным взглядом ни крупиц пороха, ни насекомых разглядеть было невозможно. И все же сомнений не оставалось — баклажан взят отсюда. Рука убийцы сорвала его с одной из этих гряд, чтобы потом надругаться над телом Томоко, возможно к тому времени уже бездыханным.
Итак, Адзисава нашел то, что так долго и мучительно искал, но, чем ему может помочь теплица, он не знал. Баклажан мог сорвать любой, проходивший мимо. Вполне возможно, что преступник не имел к этому парнику ни малейшего отношения.
— Ты что это тут делаешь? — раздался вдруг сзади сердитый голос.
Обернувшись, Адзисава увидел крестьянина лет шестидесяти, глядевшего на него с подозрением.
— Ничего, просто зашел посмотреть, — смутившись, ответил он.
— Ишь ты, посмотреть. А в руке-то у тебя что?
Адзисава понял, что ему не отпереться — хозяин теплицы, увидев сорванный баклажан, разозлился не на шутку.
— Извините. Видите ли, я занят одним расследованием… — начал было он оправдываться.
— Чего? Ты мне тут не заливай! — еще пуще разъярился старик.
— Да заплачу я вам за баклажан, только не сердитесь.
— Заплатишь? Гляди, какой щедрый! Может, и за то, что раньше тут натворил, тоже заплатишь?
— Что вы имеете в виду? — насторожился Адзисава.
— Я тебе дам «имеете в виду»! Кто мне всю теплицу разорил? Кто баб сюда приводил, бардак тут устраивал, а?! Кто дверь оторвал?!
— Ну, это вы бросьте. Я сорвал один несчастный баклажан — и все. Я никогда раньше тут не был.
— Нет уж, ворюга, теперь не отопрешься, — не слушал его старик и вдруг гаркнул — Это ты, гад, дочку Ямады-сан опоганил? Сейчас я тебя с баклажаном этим в полицию, отволоку! От меня не сбежишь!
Крестьянин решительно шагнул к Адзисаве, собираясь схватить его за руку.
— Да погодите вы! Вы говорите, дочку вашего Ямады-сан изнасиловали?
— Сам насиловал, а теперь виляешь?! — вконец рассвирепел старик. Глядя на его перекошенное от ярости лицо, Адзисава подумал, что, пожалуй, им обоим нужны одни и те же люди.
— Отец, вы ошибаетесь. Я сам ищу тех, кто набезобразничал в вашей теплице.
— Чего-чего? — изумленно уставился на него крестьянин.
— Какие-то подонки убили мою невесту. Рядом с ее телом валялся баклажан, точь-в-точь такой же, как этот. Я стал искать теплицу, где он вырос, и вот нашел.
— Не врешь про невесту-то? — недоверчиво спросил старик, но выражение его лица немного смягчилось.
— Не вру. Это произошло второго сентября, ночью. Все газеты писали. Так вот, тот баклажан, скорее всего, был сорван здесь. Даже не «скорее всего», а точно.
— С чего ты взял?
Адзисава рассказал то, что узнал от профессора Сакаты.
— Гляди ты, видать, башковитый мужик твой профессор, — покачал головой крестьянин, от его враждебности не осталось и следа.
— Я вот что думаю, отец. Уж не те ли самые типы, что устроили дебош в вашей теплице, убили мою невесту?
— Вполне возможная вещь. Таких сволочей на свете сыщется немного, да и баклажан отсюда.
— Нет ли у вас каких-нибудь догадок, кто это может быть?
— Эх, если б знать, я б им, стервецам, вложил по первое число.
— А девушка, которую изнасиловали?
— Дело, значит, было так. Когда люди услышали крик и прибежали сюда, эти уже сделали свое дело и смылись. Шустрые оказались, паскуды.
— Ну а девушка-то?
— Молчит она. Запугали, видно.
— В полицию обращались?
— Родители не захотели. И так сраму не оберешься. Я их понимаю. У меня после этого на душе всё кошки скребут — теплица-то моя, сам понимаешь, вроде как и я получаюсь виноват. Хочу сломать ее к чертовой матери.
