МакКеон уважал их позицию... но в меньшей степени, чем позицию Лонгмон. Адмирал Народного флота (она и сейчас требовала, чтобы к ней обращались «гражданка адмирал») Лонгмон не могла не чувствовать, что ее убеждения дали трещину. Алистер предполагал, что в конце концов она, в компании с адмиралом Парнеллом и его сторонниками, отправится в эмиграцию на одну из планет Лиги, но в отличие от Парнелла, отказавшегося войти в состав суда по тем же причинам, что и Рамирес с Бенсон, она не только согласилась, но и нашла своему решению убедительное объяснение.
– То, что происходило здесь, на Аиде, представляет собой беззаконие, и виновные должны понести наказание, – откровенно сказала она Хонор после того, как ей предложили стать членом трибунала. – Но это не значит, адмирал Харрингтон, что вы и ваши люди имеете право отправлять на виселицу кого вам вздумается, по собственному произволу. Я согласна принять участие в рассмотрении дел при одном условии: смертные приговоры должны выноситься не простым большинством голосов, а единогласно.
– Но тогда... – начал было Рамирес.
И захлопнул рот. Хонор, не сводя взора с угрюмых карих глаз и каменного лица Лонгмон, подняла руку.
– Я согласна, что суд не должен превращаться в контору по выдаче лицензий на отстрел, – спокойно сказала она. – Но предоставить вам, гражданка адмирал, право блокировать любой приговор было бы неразумно.
– Я этого и не требую, – сказала Лонгмон. – Могу поклясться – если надо, то и на детекторе лжи, – что буду голосовать исключительно в согласии со своей совестью, честно и непредвзято оценивая любые свидетельства. Если окажется, что вина доказана и совершенные преступления, согласно Кодексу поведения военнослужащих и Полевому уложению, караются смертной казнью, я отдам свой голос за смертную казнь. Хотя, леди Харрингтон, не стану вас обманывать: я принимаю на себя это бремя прежде всего с тем, чтобы не допустить одностороннего обвинительного уклона, и всякое сомнение будет истолковано мною в пользу обвиняемого.
МакКеон помнил, что, выслушав эту тираду, Хонор погрузилась в размышления. Прижав Нимица здоровой рукой к груди, она довольно долго и пристально рассматривала собеседницу. А потом, к немалому удивлению присутствовавших при разговоре, кивнула.
– Очень хорошо, гражданка адмирал, – просто сказала она.
На этом разговор закончился. Решение было принято.
Встряхнувшись, МакКеон отогнал воспоминания и позволил спинке кресла принять вертикальное положение. Он хорошо понимал, почему Лонгмон, несмотря на несомненное старшинство, не стала председателем суда, – но, как и многие на планете, был удивлен тем, что слово, данное Хонор, гражданка адмирал сдержала. К оценке доказательств она подходила с жестким скептицизмом, и убедить ее бывало непросто, но если улики оказывались неопровержимыми, Лонгмон, не колеблясь, голосовала за смертный приговор.
– Итак, – сказал Алистер, – приступим к обсуждению. Кто хочет высказаться первым?
Желающих не нашлось, и он, склонив голову, посмотрел на темнокожую уроженку Альто Верде.
Та неуверенно покосилась на Лонгмон. Странное дело: хотя прочие члены суда не имели причин любить Народную Республику, именно адмирал Народного флота стала для них своего рода этическим эталоном.
«У Лонгмон много общего с Хонор, – не в первый раз подумал МакКеон. – Особенно в том, как они побуждают остальных тянуться за ними».
– Сэр, свидетельства того, что произошло в Альфе-одиннадцать, сомнений не вызывают, – начала Гонсальвес, – но в документах, касающихся событий на Стиксе, много пробелов. Это не может не беспокоить.
– Но мы располагаем показаниями Джерома, Листер и Веракруза, капитан, – указал Хёрстон. – Все сходятся на том, что Мангрем приказал лейтенанту Вейлер подняться на борт шаттла, и Мангрем сам сознался в том, что принудил ее вступить с ним в половую связь. Это несомненное изнасилование. Кроме того, другие рабы прямо называют Мангрема ее убийцей.
– Называть-то называют, – заметил коммодор Симмонс, – но адвокат Мангрема резонно указывает на то, что эти свидетели могут оказаться не беспристрастными. Заметьте, я вовсе не склонен ставить им это в вину – на их месте мне, наверное, тоже бы очень хотелось послать его на виселицу, – однако сочувствие не в коем случае не должно помешать нам учесть фактор предвзятости.
