Аню приняли в репертуарный театр после долгих просьб и уговоров с ее стороны.
— К чему вам строгий график и жесткая дисциплина? Вы вольны выбирать картины, проекты и спектакли. По-моему, кино и антреприза — ваша стезя, — говорил ей художественный руководитель.
Но она была непреклонна:
— У меня нет ни мужа, ни детей, так что я бы не возражала, если что-то в этой жизни будет, в конце концов, меня дисциплинировать. Зато есть достаточное количество мозгов, чтобы понять, где именно хороший актер становится гениальным.
— Что ж, добро пожаловать, — отступил худрук, и Аня оказалась на сборе труппы.
Она не ежилась и не смущалась от недружелюбных взглядов коллег женского пола, которые отчетливо понимали: к ним пришла звезда, которая, если и не отберет их роли, то к новым точно не подпустит. Они не ошибались, но их завистливые взгляды вызывали у Ани скорее сочувствие, чем раздражение. Она бы тоже смотрела затравленным зверем, вторгнись на ее территорию чужак с повадками хозяина. А вести себя по-хозяйски пришлось. Чуть зазеваешься — подвинут и растопчут. Требовалось быть предельно внимательной, корректной и очень осторожной, чтобы не вызвать лишних пересудов.
В конфронтацию Аня ни с кем не вступала, но и крепкой дружбы не заводила. Да и может ли родиться настоящая дружба в тесном соседстве с завистью и жесткой конкуренцией? Она просто делала свою работу. Делала так, чтобы однажды каждый существующий в театре язык произнес бы сокровенное «Это она!» с поклонением, восторгом и признанием таланта. А вслед за театром, возможно, и та, что всегда недооценивала и никогда не верила в успех дочери, даже она, непревзойденная актриса Алевтина Панкратова, сочтет себя поверженной и снизойдет-таки до похвалы.
— Мама, я играю Медею.
— Ненормальную, отравившую своих детей в угоду собственной мести?
— Это сложная драматическая роль и вообще великая пьеса.
— Ну… не знаю… Я бы не стала такое играть.
«А тебе и не надо играть. Ты и есть Медея».
— Репетирую Бланш в «Трамвае «Желание».
— И что хорошего? Жалкая дурочка, живущая под гнетом мужчины.
— Она — порождение времени. Надо мыслить глобально.
— Нет, дорогая, надо искать то, что лучше для тебя. На Бланш далеко не уедешь.
— Я так не думаю. Это известная героиня и отличная роль.
— По тебе.
«Звучит как оскорбление. Хотя почему «как»? Звучит так, как должно звучать, ведь мать сказала именно то, что хотела».
И наконец:
— Я — леди Макбет!
— Не рановато ли?
«Скепсис понятен. Я же ступила на твою территорию. Это твоя героиня: все, что угодно, ради достижения цели, и даже собственная смерть — не помеха».
— По-моему, в самый раз.
— Что ж, поздравляю.
«Что это? Это со мной происходит?» Аня даже за ухо себя подергала. В трубке повисло напряженное молчание. И она решилась: нарушила его.
— Приходи на премьеру.
— Спасибо. Может быть, и приду.
Не пришла.
— Премьера прошла отлично. Ты читала рецензии?
— Нет. Неужели ты не понимаешь: мне некогда? В конце концов, в моей жизни тоже есть и съемки, и репетиции!
«Все ясно. Никто не должен превосходить актрису Панкратову. А если кто решился — смерть врагу».
Что стало с Аниной жизнью? Да, она добилась своего. Да, на смену шипениям и недовольству пришло открытое признание таланта. Но что еще она видела, кроме стен театра и студийных павильонов? Что слышала, кроме восторженно потрясенных «Это она!» и ставших заурядными пикировок с матерью? Больше ничего. Ничего хорошего.
А плохого хватало. Ведь были и другие разговоры.
— Видел твою Медею.
— Да, я знаю. Мне передали цветы. Спасибо.
— Ты прекрасно играешь.
— Спасибо.
То, что Миша не сомневался в ее актерских способностях, ей было давно известно, так что ни к чему разводить сантименты. Он, впрочем, и не разводил, спрашивал для порядка:
— Ты вообще как?
— Хорошо. Репетирую, снимаюсь. А ты?
Это тоже для порядка. Неудобно же не спросить.
— Нормально.
— Ну… пока?
— Пока.
А в другой раз:
— Я был на «Трамвае…»
— И?
— Здорово. Только роль немного не твоя.
— Значит, плохо.
— Да нет же! Хорошо. Просто я тебя знаю. Знаю, что ты сильнее героини.
— Жизнь научила.
Тогда оба долго молчали. Она обиженно, он — понимая ее обиду. А потом как обычно: