— А сейчас я уезжаю. — И добавила, оправдываясь: — Так надо.
— И снова тебе виднее. Куда едешь? Секрет? Ладно, не говори. Но догадываться ты мне позволишь?
Глаза женщины блеснули веселой хитрецой и тут же снова погасли, сдавшись в плен мрачным мыслям.
— Вы там бывали? — догадалась Аня.
— Он построил его для меня.
— Дом? Этот человек построил дом для вас?
Женщина кивнула головой и отмахнулась:
— Что было, то быльем поросло. — Теперь вспоминать о прошлом не хотела она. — Поезжай.
Уехала. И жила. И даже пыталась быть счастливой, словно сам дом старался ей в этом помочь. Анна невольно прониклась благодарностью и все чаще спрашивала его, поглаживая старые стены:
— За что же тебя оставили хозяева?
Ей казалось, что сруб отвечает тяжким, протяжным скрипом ставень:
— Не знаю.
И Анне представлялось, что они одни во вселенной: она и приютивший ее дом.
Представлялось до тех пор, пока:
— Нука!
И она спешила на зов, а там уже крутилась собака и радовалась возвращению хозяйки из космоса.
— Не мешайся, Дружок! Да, мама?
Если бы дом мог вздрогнуть, он бы вздрогнул. «Мама? Мама!»
— Ты нашла какой-нибудь вариант?
— Пока нет.
— Поторопись.
— Ладно.
Поторопиться следовало, но уезжать Анне не хотелось. Она чувствовала необъяснимую вину перед домом, казалась себе гадкой, похожей на тех первых хозяев, которых он, конечно, любил и которые его предали. И она снова безвольно сидела на террасе, не пытаясь остановить катившиеся по щекам слезы. Дружок лежал у ног и сочувственно вздыхал, иногда поднимая морду и преданно заглядывая в глаза. А дом потрескивал поленьями в печке. Если женщине не хватает душевного тепла, он подарит ей хотя бы физическое.
И физическое, и моральное состояние Алевтины Панкратовой к шестидесяти годам было безупречным. Выглядела она много моложе своих лет, что стало результатом не только многолетнего тщательного ухода за собой и выполненной лет пять назад круговой подтяжки лица, но и ощущения полного и безоговорочного довольства собой.
Конечно, разнообразие ролей и творческая активность не могли не снизиться в силу возраста, но актриса успешно продолжала держаться на самом гребне волны. В театре ее продолжали боготворить и считались с ее мнением: включали в репертуар спектакли с подходящими ее годам и статусу персонажами, регулярно устраивали творческие бенефисы, выделяли премии и учреждали награды. Ее имя было визитной карточкой нескольких кинофестивалей, куда ее неизменно приглашали в члены, а то и в председатели жюри. Судить других Алевтина Андреевна считала делом презанятным и себя достойным, ибо к оценкам ее никто и никогда не имел никаких претензий, и она давно уже получила в околотворческих кругах репутацию кристально честного профессионала. Человеческая же ее честность и нравственность успешно оставались за кадром привычной круговерти, в которой барахталась актриса.
Талантливая обаятельная артистка, обладательница все еще притягательных форм, глаз с поволокой, копны волос, удачных ролей и шикарной квартиры, доставшейся от последнего мужа, — вот и все детали ее публичного образа, которые вполне устраивали обычную прессу и совершенно не интересовали жадную до скандалов и склок «желтую». А скандалов в ее биографии (Аля наедине с собой не кривила душой) набралось бы не только на несколько журнальных номеров, но, пожалуй, и на собрание сочинений. И если в истории с первым мужем предстать беззащитной жертвой казалось проще простого, а рассказ про художника и вовсе был призван сделать из нее героиню, то шагнувшего из окна монтажера актрисе Панкратовой могли и не простить.
Она прочитала огромное количество вдруг всплывших неприятных подробностей чужих биографий, которые меняли представление о своих обладателях далеко не в лучшую сторону. Алевтина Андреевна не могла не понимать, каким ударом могут стать для нее откровения инвалида о бессердечии и карьеризме бывшей жены. А вслед за ним мог заговорить и оператор. Конечно, ничего особенно ужасного ему она не сделала. В конце концов, ему жаловаться нечего: молодая жена, сынишка скоро в школу пойдет. Он не должен был держать на Алевтину зла. Он и не держал, но что могло ему помешать в общении с прессой сказать, например, так:
