— Актеров снимаешь?
— Ага.
— И маму?
— И маму. Только сейчас мы с ней на разных картинах работаем. Ну, давай, меньше слов — больше дела. Становись-ка.
Аня любила пересматривать эту пленку. Ей нравилась смешная маленькая девчонка с растрепанными волосами и облупившимся носом, которая бежала по полю за бабочками, что-то кричала и звонко смеялась, будто все ее детство было таким же беззаботным и безоблачным, как эти несколько заснятых для истории мгновений.
Поле, лес, залив, сильные, ласковые руки отца, несущаяся по полю девчонка, почти не знакомая с матерью, и вынимающая из печки румяные пирожки бабушка — вот то сочетание людей и событий, которое представлялось Анне деревенским стилем. А мебель? Мебель она тоже помнила, но была это простая кровать, два стула и стол, непримечательные и неинтересные, да и стиля в них не было никакого.
— Вы же сказали, что ваша девочка не слишком любит природу? — обратилась Анна к заказчикам.
— «Белая береза под моим окном»? — переспросила женщина.
— Что-то вроде.
— Нет, это точно не про нас.
— Но вы хотите, чтобы комната нравилась прежде всего дочери, а не вам, правильно?
— Да-да, конечно, — хором согласились клиенты.
— Тогда кантри придется исключить. Можем обойтись без излишеств вроде шедевров архитектуры, но поискать все же в урбанистическом направлении.
— Что же делать? — расстроилась женщина.
— Не переживайте! Я подумаю и пришлю вам возможные варианты. Как с вами можно связаться?
Мужчина вытащил из внутреннего кармана пиджака визитку:
— Вот, пожалуйста.
Анна прочитала указанную должность. Единственным понятным оказалось слово «директор». Остальное (мерчендайзинга, брендирования и отдела футурологического маркетинга) было вроде написано русскими буквами и даже имело смысл, но все вместе не складывалось в голове Анны в хоть сколько-нибудь разумную надпись. «По крайней мере, он далек от мира искусства». Единственный вывод, который она поспешила сделать и который пришелся ей по душе.
— Мне понадобится несколько дней, максимум неделя, — объявила Анна заказчикам. Они тут же встали, засобирались к выходу. — Подождите, самое главное забыла спросить: детская нужна в квартире или в доме? Вы за городом живете?
— Ой, что вы? — махнула рукой женщина. — Мы бы с удовольствием, но Светочка же школьница. По пробкам не наездишься. Так что пока мы по Чехову: «В Москву! В Москву!»
«В Москву! В Москву!» — зазвенело в ушах Анны раскатистое эхо.
— В Москву? В Москву?! — десятый раз неверяще переспрашивала бабушка. — Но что я там буду делать?
— То же, что и здесь. Вытирать Нуке сопли, — откликнулась мама, снимая с полки очередную статуэтку, заворачивая ее в газету и убирая в чемодан. — Мам, ей в школу пора, — она кивнула на тихо замершую в углу девочку.
Аня боялась дышать. А вдруг мама послушает бабушку? Вдруг передумает? Что, если оставит их здесь, и придется еще лет десять слушать перешептывания за спиной:
— Это ведь дочка самой…
— Что вы говорите? А я ее тут никогда и не встречала.
— Да она носа почти не кажет. Что ей здесь делать-то?
— Да уж, не королевское это дело — каблуками грязь месить.
— Жалко девочку.
— Жалко.
— А папаша-то есть?
— Бывает какой-то. Чудной.
— Отчего же?
— То на катере девку катает с бешеной скоростью, то заставляет по полю бегать и сам за ней скачет с камерой на плече.
— А зачем ему камера?
— А бес его знает! Тоже поди из этих, из киношных.
— Наверное. Ох, жалко девку!
— Жалко.
Аня эти сплетни ненавидела. Отчасти за то, что они были истинной правдой. И сознание того, что ее действительно можно и нужно жалеть, делало существование невыносимым. Невнимание матери и прилюдные вздохи бабушки сделали свое дело: Аню, не таясь, называли сироткой и взрослые, и ребятня. Только теперь, понимая значение слова, она не могла принять такого обращения. Взрослым грубила, ровесникам отвешивала тумаки. Ходила с синяками, но с высоко поднятой головой. Старалась изобразить равнодушие и рыдала ночами в подушку. Много ли силы воли у маленькой девочки? Она держалась, но из последних сил — и мысль о том, что совсем скоро ей придется оказаться со своими обидчиками в одном классе, в стенах которого не скроешься ни от насмешек злючек, ни от жалостливых взглядов добряков, не давала покоя и заставляла надеяться на то, о чем она и мечтать не смела.
