Муж с готовностью согласился и начал два раза в неделю позировать возлюбленному жены. Жена же пребывала в недоумении и растерянности до тех пор, пока однажды он не сказал:
— Что-то неважно я стал себя чувствовать, Аленька. Старею, наверное.
— Что случилось? — За испуг в глазах и фальшивое беспокойство ее похвалил бы сам Станиславский.
— Сам не пойму. Слабость какая-то, сплю плохо, гадость мерещится всякая. Вроде с утра все нормально, а к вечеру усталость накатывает неимоверная, особенно после сеансов этих, будь они неладны. Видно, в моем возрасте уже не портреты надо заказывать, а эпитафии. Я бы уже отказался от портрета, да неудобно. Художник ведь рассчитывает.
— Значит, сеансы на тебя плохо действуют… — задумчиво произнесла Аля.
— Мышцы затекают, суставы болят и голова иногда кружится.
— Голова, говоришь…
Аля испугалась. Не за здоровье, конечно. За художника своего.
— Ты в своем уме?! — кричала она. — Забыл, кто он? Думаешь, он штучек с лекарствами не раскусит?
— Аля, это, конечно, психотропный препарат, но привыкания не вызывает. Все будет хорошо, поверь мне!
— Привыкания не вызывает, вреда не наносит, а зачем тогда ты ему подсыпаешь?
— Ну, любит заказчик чаи гонять во время сеанса, грех что-нибудь не подсыпать.
— Не юродствуй! А вдруг он догадается?
— Так я только этого и жду.
— Зачем?
— Скажу, что травлю его специальным ядом, что содержится в испарениях красок, и что если он тебя не отпустит подобру-поздорову, противоядия ему не видать.
— Его, значит, травишь, а сам не травишься? Он, что, по-твоему, идиот?
— Это я, по-твоему, идиот? Я, между прочим, каждый раз маску надеваю во время сеансов.
— Браво! Просто профессор Мориарти! Только противник твой не на хлебозаводе работает. Ему ничего не стоит кровь сдать да проверить, что там и как в организме.
— Результатов ждать — коньки отбросить. Я ему так и скажу.
— Ладно. Допустим, у тебя есть противоядие, ты благородно даруешь жизнь своей жертве, и что же теперь ей, здоровой и сильной, мешает отомстить нам, имея для этого и средства, и изобретательность, и опыт?
— А это хороший вопрос, Аля. Очень хороший. Ты же говорила, что он тебе про работу иногда болтает лишнего…
— Случается.
— А ты записываешь?
— Бывает.
— Вот и записывай. А потом писульки эти разнеси по друзьям и знакомым с указанием передать в прессу в случае твоей внезапной смерти или даже простого недовольства жизнью.
— Да он вроде ничего такого не говорил.
— Он на грудь принимает?
— Иногда.
— Так как же он может помнить, что он говорил тебе, а что нет? Тут главное припугнуть всерьез. Ты же актриса, у тебя получится.
— Допустим. Но зачем тогда огород городить с ядовитыми испарениями, я не понимаю.
— Для надежности, для подстраховки, так сказать.
Страховка оказалась более чем надежной. Услышав про яд, полковник КГБ вскочил в ярости с дивана, отбросив на пол чашку с недопитым чаем, бросился на художника с кулаками, но, недобежав пары шагов до обидчика, упал замертво на тот самый матрас, испещренный следами краски, лака и неверности своей жены. Он умер мгновенно от оторвавшегося тромба, оставив Але тетрадь с так и не понадобившимися конспектами деятельности известного ведомства, дачу в Комарове (пожалели вдову, отбирать не стали) и трехмесячную беременность.
Сама она неоднократно потом изводила себя вопросом, что заставило ее в тот раз сохранить ребенка. Страсть к художнику не являлась основной причиной. Она, как многие женщины, каким-то шестым чувством ощущала, кто на самом деле был отцом ребенка. Но пресловутые «а вдруг» и «может быть» все же не позволили ей решиться на последний шаг.
И не только они. Подействовали и предупреждения врачей («Смотри, Панкратова, заработаешь себе миому или, не дай бог, рак шейки после стольких-то чисток»).
И где-то услышанная информация о том, что беременность омолаживает организм лучше всяких кремов и процедур, — полезное знание для актрисы.
И слова завтруппой театра, где она все еще числилась:
— Показывайся в других театрах, не показывайся, все одно к себе не возьмут.
— Почему? Я же не занята в спектаклях.
— Ну, а им-то откуда знать? Вдруг тебя занять собираются… Нет, нашему режиссеру дорогу никто переходить не станет. Раз держит тебя столько времени без ролей, значит, на то есть причины. Вот разве что…
