Женщина оставила без внимания то, что сын больше не причисляет себя к ее народу, как это было прежде, и ответила:
– Мы никогда не могли подавить бледнолицых силой, а всегда побеждали с помощью хитрости. Бледнолицые надевают плащи, а мы прикрываемся темнотой, они мчатся навстречу смерти, как дети спешат на праздник, а мы обходим гибель стороной.
– Значит, вонзить нож в спину человека под покровом ночи – не бесчестье?
– Нет, если этот человек – твой враг, тем более если он – бледнолицый.
Юноша задумался. Странно, что его мать и Армандо, два столь разных человека, говорят одно и то же. Сегодня отец Паолы выглядел так, будто ему было не тридцать восемь, а сто лет. Впервые в жизни он показался Ниолу бессильным. А еще – наконец-то обнажил свои истинные желания.
* * *
Ночь опустилась на город, словно темная сеть. Центральные улицы освещались факелами и были расчерчены зловещими резкими тенями, тогда как остальные тонули в кромешной тьме. Вскоре над черными кровлями плавно и величественно поднялась луна. Ночь была влажной и душной, из садов доносился дурманящий аромат цветов, а из сточных канав – не менее стойкий запах нечистот.
Энрике Вальдес возвращался в гостиницу близ Пласа Майор, где снимал комнату, после встречи с приятелем, с которым некогда учился в Саламанке. Встреча была случайной и бурной и закончилась поздними посиделками в одном из дешевых кабачков на окраине города, что напомнило друзьям о беззаботных студенческих годах, когда они могли позволить себе не думать о церемониях, долге и титулах. Те, кто купался в золоте, нередко гуляли, пили и играли в кости вместе с теми, для кого хлеб насущный был истинной проблемой. На открытых диспутах они спорили до хрипоты, а по ночам тайком читали запрещенные Церковью книги. С хохотом сжигали родительские письма, полные мудрых наставлений и полезных советов, и с не меньшим весельем шутили над несчастными, простодушными новичками.
Воспоминания о совместных приключениях затянулись, и Энрике отправился в гостиницу далеко за полночь. Слугу он отослал в самом начале вечера и теперь шел, слегка пошатываясь, петляя в лабиринтах узких темных улиц. Энрике много выпил и потому не замечал человека, который следовал за ним бесшумно и неотвязно, будто тень или призрак.
Жажда избавиться от соперника превратилась в лавину, поглотившую и страх, и нерешительность, и совесть. Ниолу казалось, будто неведомые силы устроили все именно так, чтобы ему было легче и проще совершить задуманное. Он долго следил за Энрике Вальдесом, пока не наступил удобный момент. Юноша был уверен, что никто никогда не узнает о том, что случилось. Мало ли подозрительных личностей выходит на смертельную охоту под прикрытием тьмы, мало ли трупов убитых и ограбленных горожан и богатых приезжих находят в канавах на рассвете!
В одном из проулков Ниол вытащил нож и крепко сжал его в руке, намереваясь поразить Энрике без промаха, так чтобы тот не успел даже вскрикнуть, но вдруг заметил, как из-за дома выскользнули три темные тени и устремились к возлюбленному Паолы. Их лица, когда на них падала луна, становились белыми как мел, отчего они походили на призраков, а длинные кинжалы казались продолжением их черных рук.
Ниол замер. Похоже, ему не придется становиться убийцей Энрике Вальдеса: судьба оказалась куда милосерднее и справедливее, чем он ожидал!
Неизвестные окружили молодого дворянина и что-то сказали ему. Энрике сделал попытку выхватить шпагу, но ему не позволили это сделать. Тем не менее он старался защититься; завязалась потасовка, в которой Энрике был заранее обречен на поражение.
Юноша ждал. Сейчас они проткнут возлюбленного Паолы ножами, потом обыщут труп и заберут все ценное. Когда грабители уйдут, он, Ниол, подойдет и убедится в смерти соперника. Цепи горя и обреченности упадут, и он отправится домой, глубоко вдыхая прохладный воздух, упиваясь сладостью ночи, не противясь блаженному состоянию легкости и свободы.
В следующее мгновение перед мысленным взором Ниола возникло лицо Паолы, которым он был готов любоваться всегда, которое – он не сомневался в этом – не способно изменить даже время. А внезапно обрушившееся горе? Не исказит ли оно ангельских черт, не сотворит ли с Паолой то, что некогда произошло с Хелки?
