— Лассаль, ты знаешь, меня наградили Орденом Почетного Легиона…
Он засмеялся и стал говорить о чем-то другом, считая, что я его
разыгрываю.
Я снова повторил эту фразу, снова в ответ слова типа: «Да ладно, чего только не выдумаете!» Но я в третий раз, уже на полном серьезе сказал:
— Лассаль, я клянусь тебе, это правда. Только что генерал военный атташе Франции сообщил мне эту новость официально!
Тогда Лассаль вдруг стал серьезным и переспросил уже без шутки:
— Правда?
— Правда! Клянусь!
И тогда лицо Лассаля, этого бесбашенного гусара, выпивохи, забияки, стало таким серьезным, что он стал похожим на изваяние, и изрек дрогнувшим от волнения голосом:
— Сир, ведь это значит, что наша жизнь была прожита не зря!
Да, сейчас я уверен, наша жизнь прошла не зря, мы посеяли такие семена, которые дали огромные всходы, и пожинают их люди, часто даже и не представляющие, откуда эти всходы взялись, подобно комбайнеру, который, пожиная пшеницу, даже и не задумывается о том, какие древние племена впервые одомашнили эти зерновые растения.
Возвращаясь к боевым именам, хочу отметить лишь несколько из первых:
Алексей Васильев, наш известный историк — Луи-Николя Даву.
Михаил Комаров, сейчас известный коллекционер — Луи-Пьер Монбрен.
Владимир Нуждин (ныне знаменитый скульптор малых форм) — Луи Лепик.,
Николай Дороховский (брат Сергея) — Мишель Ней.
Александр Ледовский (ныне какой-то большой начальник в…Нью-Йоркском метро) — Жак — Александр Ло де Лористон…
Мы существовали «подпольно», но наши ряды неуклонно росли. К концу 70-х годов нас было уже почти три десятка, более того, ряд наших соратников отпочковался от нашего общества, занимавшегося прежде всего наполеоновской армией, и создали первый, также подпольный клуб, занявшийся реконструкцией русской армии 1812 г. Правда этот клуб просуществовал недолго и скоро распался, но первая ласточка реконструкции русской Императорской армии уже промелькнула.
Глава 3. Капитан фрегата Св. Георгий
В это время, в 1979 г., я закончил Политехнический институт. Из пяти кандидатов на то, чтобы служить офицерами «двухгодичниками», должны были взять четверых, и я оказался в их списке. Меня это нисколько не опечалило, а скорее обрадовало, тем самым я освобождался от распределения, а после службы надеялся найти возможность поступить на исторический факультет. Все же свободное от офицерской службы время я хотел отдать подготовке к поступлению в университет на исторический факультет. В очередной раз нас собрали для чтения списка тех, кому предназначалось служить, и вполне естественно, список был прежним. Я предназначался для армии. Но когда нас уже в последний раз собрали, чтобы зачитать уже полностью окончательный, обжалованию не подлежащий список, четвертым, вместо Соколова, оказался мой приятель Никита Томилин.
Никита подскочил со стула с криком:
— Это ошибка! Там должен был быть Соколов!
Офицер, зачитывавший список, не изменился в лице и спокойно произнес: «Еще раз зачитываю…
И снова вместо Соколова — Томилин.
Никита кричал, что этого не может быть! Ведь он собирался заниматься научной работой, и у него было хорошее предложение от какой-то организации с перспективой быстро защитить диссертацию.
Но бесстрастный офицер сказал, что все споры бессмысленны, если написано Томилин — значит, Томилин, и точка. Когда мы вышли из аудитории, Никита чуть ли не с кулаками набросился на меня. Он кричал, что я где-то по знакомству сумел увильнуть от службы, или дал «на лапу» кому-то наверху, что я негодяй, который ломает его жизнь!
Я пытался объяснить, что все это ерунда, что я напротив, сам хотел в армию, и это изменение меня также удивляет. Но Никита не унимался — он не верил мне, кричал, оскорблял.
Тогда я сделал очень просто:
— Ты мне не веришь, — спросил его я?
— Нет! Нет, не верю!
— Что же, нет ничего проще тебе показать, как я к этому отношусь.
Сейчас мы пойдем к начальнику кафедры, и я попрошусь сам, чтобы
меня взяли в армию вместо тебя.
Мой приятель опешил. Этого он явно не ожидал:
— Ты что правда готов это сделать? — удивился он.
— Да, готов, — спокойно ответил я, — пошли!
