— Ты и вправду хорошо обучен бою, Неясыть, — Первей смотрел, как застывают на траве багровые пятна, чернеющие на глазах, и как замирают раненые, погружаясь в свой последний сон. — На что же ты употребил данное тебе умение, атаман Неясыть, бывший солдат королевской пехоты?
— Ты кто? — прохрипел атаман, налитыми кровью глазами следя, как рослый воин неторопливо соскакивает с коня, по-прежнему не обнажая меча.
Первей чуть улыбнулся, неловко.
— Я Исполнитель.
Он обернулся вполоборота к разбойнику, начал подтягивать подпругу. Момент был очень удобен для нападения, но атаман его не использовал — очевидно, понял всю бесполезность. Первей усмехнулся — всё верно, для того, чтобы держать в руках шайку разбойников, одной силы мало, атаману необходим ум, плюс настоящее звериное чутьё.
— Чего тебе надо? — разбойник никак не мог восстановить дыхание, дышал хрипло и натужно: ночёвки в лесу в любое время года — плохое лекарство для простуженных бронхов.
— Я же сказал — жизнь.
Первей закончил охорашивать сбрую, повернулся и взглянул разбойнику в глаза.
— Станислав Ежи, он же атаман Неясыть, ты лично убил тридцать девять человек, и только что пытался совершить сороковое убийство, и не твоя заслуга в том, что тебе это не удалось. Тебе придётся умереть. Твоя смерть была бы очень скверной, Станислав Ежи, если бы ты однажды не совершил благородный поступок. Ты помнишь его?
Атаман облизал губы.
— Крыся?
— Да. Ты спас её от насильников и не обидел беспомощную сам. Тогда ты ещё был способен совершать благородные поступки, Стас Ежи.
Взгляд атамана стал совершенно дик.
— Да ты кто? Кто тебя послал?
Первей промолчал. Вот уже сколько лет он ищет ответ на этот вопрос: кто он? И кто послал его? Кто дал силы и умения для выполнения его миссии, в которую здравый ум верит с огромной натугой?
— Не знаю, Неясыть, — Первей улыбнулся неловко. — Но мы отвлеклись. Ты имеешь право покончить с собой, сейчас, своим оружием. Воспользуешься ли ты им?
— А если я откажусь? — атаман наконец восстановил дыхание, и вместе с ним к нему вернулась былая самоуверенность, хотя и изрядно помятая дикими событиями.
— Я помогу тебе. — Первей смотрел без улыбки.
Атаман встал в стойку, выдавив кривую ухмылку.
— Ну так помоги, если сможешь.
Первей вздохнул.
— Ты не понял. Я повешу тебя. Тебе это надо?
Атаман молча двинулся вперёд, очевидно, не в силах более выносить ситуацию, которую нормальный рассудок выносить и не обязан.
Первей взмахнул рукой — короткий глухой удар, и разбойник валится, как сноп. Свинцовый шарик — замечательная штука, для того, кто умеет с ним обращаться, конечно. Можно, конечно, было поступить иначе… Но атаман разбойников — личность, трудно поддающаяся суггестии, а для серьёзной волшбы времени не было. И потом, где набраться маны на всех разбойников?
Когда атаман очнулся, он обнаружил себя сидящим на коне, со связанными за спиной руками, а шею сдавливал шёлковый шнурок. Тот, кто назвался Исполнителем, держал коня под уздцы.
— Слушай… отпусти… золото у меня… всё твоё, забирай… ну смилуйся, пощади… — атаман хрипел, конь нетерпеливо переступал ногами, косясь на чужого и весьма неприятного седока.
Первей вздохнул.
— Ты не понял. Я не могу. Твой путь на земле закончен, и не в моих силах что-либо изменить. Я лишь исполняю предначертанное.
— Да чего исполняешь?! Кем предначертанное?!! — атаман привстал в стременах, ослабив натяжение петли, и голос прорезался.
Первей чуть улыбнулся.
— Не знаю.
Он повернулся и пошёл, ведя коня в поводу, не оборачиваясь назад, где на суку нелепо дёргался бородатый человек, закончивший свой земной путь так страшно.
* * *
В корчме было полно народу, от гула голосов слюда в переплёте окошка дрожала, как крыло бабочки. Пьяные выкрики прорезали общий гул, послышался дружный взрыв хохота. Пламя толстого свечного огарка то и дело колебалось, грозя затухнуть, при каждом открытии входной двери.
— Угодно пану чего-нибудь ещё? — хозяин корчмы стоял в странно-напряжённой позе, видимо, размышляя, надо ли кланяться этому гостю, или нет. С виду вроде бы рыцарь, а может, разбойник, кто их теперь разберёт… С тех пор, как славное Польское королевство объединилось с Великим Княжеством Литовским, всё смешалось, и странствующих рыцарей от разбойников отличать стало совсем уже невозможно.
