Ведь это не значило просто напихать в литровую банку исходный продукт и кое-как залить его горячим рассолом или маринадом, абы сохранилось, пусть даже в виде серого бесформенного месива.
Сделать заготовки на зиму — это значило осмотреть каждый крепенький грибок, порадоваться ему, показать друг другу, прицокивая языком. И только затем аккуратно отделить ножку от шляпки, разрезать острейшим ножичком на изящные дольки или ломтики, а то и колечки да звездочки. Маленькие же грибочки засолить как есть, целиком...
Долго? Ну и что ж! Это — искусство, а оно второпях не творится. Пианисты тоже играют в четыре руки не на скорость. Они смакуют произведение...
Вечером, пытаясь отмыть от пальцев чернильный сок подосиновиков, Алена, удовлетворенная проведенным с пользой деньком, все-таки вздохнула с сожалением:
— Жаль, что мы не смогли собрать их все-все.
— Тогда чистить пришлось бы года три. А для хранения нанимать целый Манеж. Где бы тогда выставлялись произведения твоих коллег?
— Все равно жаль. Вот если бы грибы оставались в лесу свеженькими подолгу! Как еловые шишки. А то два-три дня — и нет красавчика в красной шляпке! Вот и вспоминай потом, сколько бесплатной еды осталось прямо на земле, несобранной и необработанной.
Говорят, что Тельцы скуповаты. Этой черты в Алене никогда не было, быть может, потому, что настоящей, острой нужды ей не пришлось изведать. Но когда она видела, что добро пропадает впустую, ей всегда становилось не по себе.
Голенища старых сапог, из которых она творила замысловатые украшения, были из той же «оперы» — вещь отслужила свое в одном качестве, но глупо сразу отправлять ее на свалку, она может и должна принести радость и пользу в преобразованном виде!
— Слушай, Леш, пойдем завтра опять в лес, а?
— Только не завтра.
— У тебя дела?
— Наоборот, праздник.
— Какой?
— Продолжение твоего двадцатишестилетия. Мы ведь не закончили его отмечать, помнишь?
— Еще бы не помнить! К сожалению, день рождения только раз в году. А такой, как в Венеции, выпадает раз в жизни.
— Но ты не против второго?
— Кто может быть против! А почему именно завтра, одиннадцатого июля?
— Н-ну... — замялся он. — Приурочим его к моему...
— У тебя день рождения! И ты молчал! Вот свинтус. Если бы я знала заранее...
— Но это не совсем... это, скорее, день нахождения. Когда меня подобрали на капустной грядке. А потом так вышло, что к этой дате у нас в детдоме приурочили и всех июльских. Дни рождения мы праздновали коллективные, раз в месяц.
— А теперь у тебя будет индивидуальный! Тем более я должна была подготовиться.
— Ничего ты не должна.
— Но я хочу! Я не могу не поздравить тебя как-то особенно...
Вдруг лицо ее сделалось умоляющим и жалобным:
— Только, пожалуйста, давай не будем уезжать отсюда ни в какой ресторан и вообще никуда, ладно?
— Почему?
— Не знаю. Боюсь. Здесь так хорошо, здесь мы дома, и тут ничего не может случиться. А если выберемся — мне кажется, обязательно тебе принесут какую-нибудь радиограмму или что-то в этом роде. И все опять рухнет. Прошу тебя!
— Как скажешь, так и будет. Ведь это и твой день рождения наполовину.
— Тебе половина — и мне половина. Получается, что мы как близнецы.
— Нет. Просто мы рождаемся как одно целое.
— И разделить нас отныне будет невозможно.
— Никогда!
Ночью, даже после долгих и бурных ласк, Алена не могла уснуть. Ее мучило, что она оставит Алешу без подарка.
Как же так? Это нехорошо, не по-людски и тем более не по-тельцовски. Для Тельца и принимать подарки, и дарить их — это святое.
Тихонечко выскользнув из спальни, она на цыпочках поднялась на второй этаж, стараясь ступать как можно легче и как можно ближе к стене, чтобы скрип ступеней не разбудил завтрашнего именинника. Праздничных секретов нельзя раскрывать заранее, иначе они потеряют половину своей прелести.
Лестница как будто вступила с ней в сговор: несмотря на свою дряхлость, не издала ни звука.
А вот выключатель в мастерской щелкнул, как ей показалось, предательски громко, точно крупная петарда взорвалась. Но ничего, обошлось. Никто не вошел и даже не окликнул ее снизу.
А Алексей не спал. Прекрасно видел, что Алена встает, однако не шелохнулся.
