Но как ему удалось, беззвучно хохоча с крепко сомкнутыми губами, в то же время произнести совершенно внятно, отчетливо и виновато:
— Совершенно осклизлая. И бесконечно презренная. И именно мокрица. Согласен.
Чревовещатель он, что ли?! И чьему знакомому тембру он так мастерски подражает? Такому неповторимому тембру... Что же это делается!
Но вот прораб все же разжал губы и проговорил уже нормально, по-человечески, собственным голосом:
— Ты уверена, смелый маленький мышонок? — Только при этом он смотрел куда-то Алене через плечо. — А что еще ты думаешь о нашем хозяине? Выкладывай уж не мне, а прямо ему, пусть знает! Пусть примет к сведению!
Алена обернулась в направлении его взгляда...
...Как будто совсем лишившись сил, о новую фигурную изгородь всем своим весом опирался Алексей.
— Не бери в голову, Лексеич, — увидев, что хозяин побелел, успокоил его наемный пролетарий. — Ее сегодня какая-то поганая муха укусила, а вообще-то она девчонка неплохая.
И хозяин «бункера» тихо ответил:
— Я знаю.
Даже параллельные линии иногда пересекаются, если такова их судьба. А уж люди — и подавно.
Будет, чему быть... А чему быть — того не миновать.
Вот оно и сбылось.
Глава 9
ПРОСТУПОК И ПОСТУПОК
Алена изо всех сил сжала виски, чтобы унять гулкую болезненную пульсацию.
... Алеша становится перед ней на колени...
...Какая навязчивая галлюцинация... Алена уже видела это однажды... Нет, не однажды: десятки, сотни раз... Она и сюда-то, на дачу, приехала, чтобы освободиться от мучительного кошмара. Да не вышло. Совсем психика расшаталась.
Только второй план у стоп-кадра сменился. Теперь это не каюта морского «катерка обозрения», а вытоптанная строителями трава, усыпанная битым кирпичом, да новая, еще не покрашенная фигурная изгородь...
Но вот стоп-кадр оживает, и Алексей говорит:
— Я презренная осклизлая мокрица. Ты абсолютно права. И последний негодяй. Я должен был тебя отыскать, а сделала это ты, Аленушка...
— Я?
— Как тебе удалось? Я передал только московский адрес... Кто тебе рассказал про Красиково?
— Что значит — кто рассказал? Я тут всю жизнь. С самого раннего детства.
Прораб вмешался, захохотав теперь уже не беззвучно, а чуть не на всю округу:
— Да они знакомы! Хо-хо-хо! Ну дак теперь, Лексеич, сам будь добр оборону держать! А меня уволь! Не совсем, хо-хо, уволь, а только по вопросу мирного сосуществования с соседями! Я строитель, а не пограничник!
— Соседи? — переспросил Алексей.
— Соседи? — повторила Алена.
— Непосредственные и ближайшие! — подтвердил прораб, кивнув в сторону Алениного участка.
И Алена, еще не вполне веря, прошептала:
— Так просто...
Она не бросилась к Алеше, не обняла его, не расплакалась от избытка чувств. Даже отвернулась.
Потому что она теперь совсем другими глазами — рассматривала строящийся дом.
Не такое уж и уродство, оказывается. И вовсе не пирамида Хеопса. И уж конечно не бункер.
Даже симпатично. Основательный дом, а основательность ей всегда нравилась. Не хлипенький коттеджик какой-нибудь, в таком можно будет жить не только летом, но и в зимние холода. Тем более — подводят газ и воду.
— А почему ты велел заново перестраивать верхний этаж? — спросила она.
— Окна были спроектированы узкие. А я решил... мне захотелось... тебе ведь понравились венецианские.
— Мне?
Вот тут-то ее и прорвало.
Прорвало, как шлюз, и слезы хлынули водопадом, нет, «слепым дождем», тем благодатным летним ливнем вперемежку с солнечным светом, от которого наливаются и зреют тяжелые плоды среди темной глянцевой листвы, тяжелея и готовясь сорваться с ветки...
Алексей не стал делать крюк к проему ворот, он перемахнул прямо через ограду и кинулся к своей богине-мышке, маленькой, беспомощной, чтобы утешить, утереть ей слезы или... присоединить к ним свои.
— А тут моя мастерская.
— Над ней ты хотела стеклянную крышу?
— Э, нет! Тогда я отведу для работы весь этаж. Но это — в необозримом будущем. Пока печку бы починить...
— Так я скажу своим рабочим, пусть заодно и сделают.
Что-то не позволило Алене принять заманчивое предложение Алексея. То ли тельцовское упрямство, то ли смутное суеверное опасение. Она мотнула головой:
