Ей хочется, хочется, хочется... любить... и быть любимой...
Ей нужны забота и внимание... и нежность... и близость...
Да есть ли на свете такой человек?!
— Гриша... Гришенька... — словно в забытьи, шептала она...
И сама себя подстегивала этим шепотом, будоражила, вызывала ответную страсть...
Он уже дремал, когда Алена осторожно прикорнула рядом...
Устал от физической работы... Непривычная работа... Конечно, лопата — не кисточка...
Стало даже обидно: не виделись почти месяц...
Она тихонько потянула на себя простыню.
Григорий заворочался, бормотнул и обнял ее. Прижал поближе, уткнулся носом в шею...
Мускулистое тело напряглось, как струна...
Алена повернулась — он уже не спал. Молча смотрел в темноте ей в лицо.
И так же молча, по-хозяйски провел ладонью по коленям, задрал вверх кружевную ночнушку...
Алене опять почему-то захотелось плакать. Она непроизвольно стиснула зубы, и как раз в тот момент, когда Григорий склонился к ней с поцелуем.
Горячие твердые губы скользнули по ее губам.
Он удивленно отстранился.
— Ты не хочешь?
— Хочу... — заверила Алена и в доказательство сама поцеловала его.
А потом спрятала лицо на его груди.
Толстокожий... он не чувствует, что оно мокрое от слез...
«Красивый мужчина... сильный... надежный... — как заклинание твердила себе Алена. —Мой мужчина... мой...»
...А тело откликалось, раскрывалось в ответ на его прикосновения... Оно существовало отдельно от ее сознания, само по себе...
В голову Алены лезли почему-то совершенно посторонние мысли... Примется рассада кабачков?.. Стоит ли подвинуть теплицу чуть южнее?..
— Гришенька... — выдохнула она. — Милый... хороший мой... Мой...
— Угу... — пробормотал он и обессиленно ткнулся в подушку. —Давай спать... Я устал...
Алена закрыла глаза. В теле еще бродили смутные желания... Оно никак не могло успокоиться...
В темноте слышалось только его сонное размеренное дыхание, к которому примешивались тонкие, приглушенные всхлипы...
— О, Алена! Сколько лет, сколько зим!
— Посмотрите, это Вяземская...
Алена шла по выставочному залу модной галереи, наслаждаясь всеобщим вниманием.
Все-таки хорошо выбираться в свет пореже — сразу же отмечают твое появление.
Прыткий журналист с диктофоном цепким взглядом выхватил ее из толпы и тут же подскочил с вопросами:
— Госпожа Вяземская, что вы можете сказать о новых работах Саранцева?
— Я их еще не видела, — бросила она на ходу.
— О всей экспозиции в целом?
— Молодой человек, вы должны были заметить, что я только что вошла...
Алена немного волновалась. Она рискнула выставить свое кожаное панно и теперь ревниво поглядывала в ту сторону, где оно висело. Около него собралась уже группка ее собратьев по искусству.
— Говорят, ты переквалифицировалась в «шкурницу»? — ехидно улыбнулась молодая «продвинутая» художница со звучным псевдонимом Ангелина.
Она действительно внешне походила на ангела: тонкое точеное личико, пышные белокурые локоны и немыслимый хитон из полупрозрачного шифона, который не столько скрывал, сколько демонстрировал ее фигуру.
Ангелина всем своим видом являла полную противоположность своим работам — нарочито грубым, жестким, излишне натуралистичным.
Она была на гребне «новой волны» и не пропускала ни одной тусовки...
Алена подозревала, что при такой бурной светской жизни Ангелина всю свою экспозицию изготавливает в последнюю ночь перед открытием. Благо техника достаточно примитивна...
— Может, ты мне сделаешь сумочку? — Ангелина по-свойски взяла Алену под локоток. —Такую всю... жатую... под этот хитон. У тебя найдется кожа лилового цвета? А кстати, где ты набрала на целое панно? Неужели с голенищ от старых сапог?
Вокруг них тут же защелкали затворы фотоаппаратов, замигали блики вспышек.
Опять подскочил корреспондент с диктофоном.
— Правда ли, что вы готовитесь к международной выставке в Венеции? Вы будете представлять там Россию?
Ангелина неуловимым движением выставила из-под накидки хитона голое плечико и жеманно улыбнулась:
— Нет... Я не люблю Венецию... Она слишком вычурна... Это не город, а большая декорация на натуре... Мне ближе наша родная, исконно русская фактура...
