— Ты, дорогуша-Алешенька, наверное, не заметил сгоряча, что взял меня не девочкой? Вообразил себя моим первым мужчиной, да? Гордился, что вскопал непаханый огородик?
Тут Алексей робко произнес, не поднимая головы и теперь уже сам как будто оправдываясь:
— Но Григорий вошел к тебе в спальню без стука, как хозяин...
Алена почувствовала: еще немного поднажать — и ход этого поединка переломится в ее пользу.
А она непременно должна победить! Потерпишь поражение — и твой любимый, твой единственный уйдет навсегда, хлопнув дверью.
Пусть он ревнив до глупости, до жестокости, пусть ведет себя как полный дурак, но без него — не жизнь. Без него — пустота.
Алена уже испытала эту пустоту на себе за время его отсутствия и больше ни за что не вернется туда, в безрадостный вакуум!
— Во-первых, — уже не кипятясь, а терпеливо и рассудительно возразила она, — они вошли без стука оба. Одновременно. Не хочешь ли ты сказать, что я с обоими сразу...
— Нет, нет, — сказал он поспешно и уже виновато.
— Во-вторых, капитан твоего катерка, несмотря на то, что по совместительству он научный сотрудник, тоже тогда вломился к нам без стука. Принес радиограмму, помнишь?
— Как не помнить... Но то был особый случай, произошло несчастье...
— Постучаться — заняло бы полсекунды.
— Но он был взволнован...
— Ребята тоже взволновались — меня в саду нет, дверь нараспашку. А вдруг что-то случилось? Поселок малолюдный, мой жилой дом пока еще крайний, да и на твоем участке сегодня ни души. Всякое могло стрястись. Скажешь, нет?
— Вообще-то да...
— Представь себе, что ты застал бы такую картину. Тебя бы это не взволновало?
Он представил. И его взволновало.
— Мальчики, может, спасать меня собрались! Откуда они знали, что со мной — мой мужчина?
— Твой мужчина... — как эхо отозвался он.
— Разве я ездила кому-то об этом трезвонить?
— Не ездила. Никуда.
— Вот видишь! Эх ты...
— Эх я...
Спросил напоследок, чтобы исчерпать остатки недоразумения:
— А почему Григорий так смотрел на твою картину, как будто это его собственность?
— Уж договаривай, коли начал. Не собиралась ли я подарить панно ему? Так?
Теперь уже Алексею ничего не оставалось, как промолчать.
— Нет, дорогой мой, не собиралась! Просто именно из-за этой работы меня пригласили в Венецию. А Григорий Саранцев приглашения не получил.
— Он что, завидовал? Но это низко...
— Еще как низко! Ниже зависти может быть только одно чувство.
— Какое?
— Беспочвенная ревность.
Это был их первый серьезный конфликт. Оба надеялись, что он же окажется и последним.
После ссоры они до утра не спали, но и не занимались любовью.
Сидели с ногами на кровати и тихо ворковали. Ночь откровений, оказывается, может быть не менее прекрасной, чем ночь страсти.
Ведь ни у Алены, ни у Алеши еще никогда в жизни не было собеседника, которому можно поведать обо всем без утайки, до конца, до самого дна.
Им не требовалось приспосабливаться, подбирать слова, чтобы быть понятыми. Чего не в силах была выразить речь, договаривали жесты и взгляды.
— Я хочу, чтобы ты знал, Алеша: да, я была с Григорием. До тебя, до Венеции. Но я никогда не любила его.
— Со мной тоже такое случалось. Нечасто, но было.
— Тех женщин ты тоже ревновал?
— Зачем? — удивился он.
— А меня зачем? — ответила Алена вопросом на вопрос.
— Как можно сравнивать! Ты — другое дело. Ты... не знаю. Когда на тебя кто-то смотрит, даже издали, у меня все внутри переворачивается. А уж если ты на кого-то взглянешь, просто задушить хочется.
— Такое уже описано в одной великой трагедии.
— Да. Я, когда потерял тебя из виду, чуть с ума не сошел — с кем сейчас моя Аленушка? Перечитал «Отелло» заново. Знаю же, что это только пьеса, а сам думаю — чистая правда! Как в детстве, когда за Колобка переживал. Терпеть не мог эту сказочку. И до сих пор не люблю.
— Потому что плохо кончается?
— Потому что похоже на историю одного Алексия, Человека Божьего, в честь которого меня так и нарекли. Только Колобок от бабушки с дедушкой ушел, а этот дурачок — от родителей и молодой чудесной жены.
— От родителей я бы тоже с удовольствием ушла. Да вот на все лето и ухожу.
