Консул старался не давать волю чувствам. Нелепо было позволить себе нервничать из-за простого слуги — неотесанного местного сопляка, и уж вовсе не пристало предпринимать какие-либо действия по такому ничтожному (оглядываясь назад) поводу. Ясно было, что парень просто расхвастался перед Николасом своими достижениями в пелоте и пригласил посмотреть, как хорошо он играет. Только и всего. Но, несмотря на все эти аргументы, консула не покидало странное чувство ревности, а враждебность, словно питая саму себя, только росла день ото дня.
Некоторое время Хосе ничего не замечал, но, когда день за днем хозяин проходил мимо него, нахмурившись, с непроницаемым выражением, юноша начал опасаться, что не сумел угодить, и в его простодушном сердце поселилась тревога. Найти работу в Сан-Хорхе было непросто, а ему надо было думать о своей матери Марии, не говоря уж о сестрах и дедушке Педро, который последние семь лет ни дня не работал. Предчувствие беды заставило Хосе умножить усилия: он стал приходить на работу на полчаса раньше, а уходить с наступлением сумерек.
Однажды утром, работая на нерасчищенном участке за выступом скалы, он заметил три хрупкие белые звездочки с каплями росы, прячущиеся в мохнатых зарослях мирта, — это были первые фрезии. Глаза Хосе загорелись радостью, он постоял минутку, любуясь, а затем кивнул сам себе и, продравшись сквозь подлесок, осторожно сорвал цветы. В сарае, насвистывая себе под нос, он аккуратно привязал их рафией к тонкому побегу папоротника. Пригладив волосы перед осколком зеркала, юноша устремился к парадному крыльцу. Ему не пришлось долго ждать — вскоре на веранде появился хозяин.
— Сеньор, — сказал Хосе и умолк, не решаясь произнести заготовленные слова. Вместо этого он застенчиво улыбнулся и протянул бутоньерку.
Наступила пауза. Брэнд, словно по принуждению, медленно обернулся и, впервые после матча пелоты, посмотрел на садовника. Это действие внезапно обрушило некие преграды в душе консула и выпустило на свободу чувство собственного превосходства. Гнетущее напряжение отпустило, и вместо него им овладел едва ли не сверхчеловеческий покой.
— Что это? — бесстрастно спросил он.
— Это вам, сеньор… В петлицу. Первые весенние фрезии.
— Ты сорвал эти цветы?
— Но… Да, сеньор.
— Ты не имел права. Эти цветы — мои. Я не хочу, чтобы их срывали. Я хочу, чтобы они росли в саду, там их место.
— Сеньор… — пролепетал Хосе.
— Довольно. Ты глуп и эгоистичен. Ты превысил свои полномочия. Впредь так не поступай. Ясно?
Под осуждающе-холодным взглядом консула Хосе поник, от бодрости не осталось и следа, глаза потухли. Он уныло посмотрел на душистый букетик, согревшийся в его потных ладонях, и, не зная, что делать с этим отвергнутым подарком, сконфуженно сунул его за ухо. Неуклюже двинувшись в сторону миртовых зарослей, он увидел, что Гарсиа, ожидавший рядом с машиной с той странной гримасой — насмешливой и одновременно безразличной — которая придавала его невозмутимому лицу особенно жестокое выражение, был свидетелем его унижения. Хосе закусил губу и отвернулся, словно желая спрятать вспыхнувшие щеки.
Харрингтон Брэнд ехал в город, выпрямившись на заднем сиденье кабриолета с опущенным ветровым стеклом; бриз приятно овевал его. Он чувствовал себя легко и комфортно, как будто сбросил сковывавшую одежду и теперь возвращался в нормальное состояние. У консула было такое хорошее настроение, что войдя в офис и увидев в передней комнате Элвина Деккера, корпящего над стопкой транспортных накладных, он задержался и миролюбиво произнес:
— Доброе утро, Деккер. Кстати, когда вы с женой собираетесь навестить нас в Casa Breza? — и, когда его приятно удивленный помощник вскочил, радушно добавил: — Воскресенье вас устроит? Приходите к чаю.
— О, благодарю вас, сэр! — обрадовано воскликнул Деккер. — Большое спасибо! Я уверен, что миссис Деккер…
— Вот и отлично, — мягко прервал его консул. — Ждем вас к пяти. Не опаздывайте.
Он прошел в свой кабинет, где на столе уже лежал свежий номер Echo de Paris, аккуратно освобожденный от обертки. Но ему жаль было растрачивать творческий энтузиазм на чтение новостей. Беглый осмотр показал, что и в официальной почте ничего важного нет. Удобно устроившись во вращающемся кресле, он позволил себе одно из редких отступлений от кропотливой рутины и достал из нижнего ящика пакет, принесенный из виллы накануне — рукопись о Мальбранше.
