А койки тут подвислые, все равно как люлька у младенца. Мне досталась койка самая негодящая, потому как хорошие все у матросов и такоже солдат. Пробка из ей так и сыплется, а мне убирать. А пол, на какой она сыплется, зовется нижней палубой. А середина верхней палубы, куда нас кажный божий день боцман дудкой кличет, зовется шкафут, и нету там шкафа никакого, один обман. А еще сундучок мне даден по кличке рундучок. Морские прозвания одно чудней другого. Лопатить палубу – это как по-сухопутному полы мыть. Первый день я худо лопатил, так боцман меня подозвал и давай ухи крутить. И никто за меня сироту не вступился, токмо дядя Сидор, младший унтерцер. Он боцмана лютого зверя словесно победил, а все одно заставил меня лопатить сызнова. Потому как чистота на корабле первейшее дело. Говорит без чистоты корабль не корабль, а нужник и анбар с крысами.
А пес корабельный Шкертик вчерась на палубе нагадил, ему небось можно. Догадайся тетушка с трех раз кто за ним паскудой убирал и наново лопатил. Токмо я не в обиде. Пес веселый и одна моя отрада окромя унтерцера справедливого дяди Сидора. Шкертик это на моряцком языке веревочка. Привяжется как веревочка и ходит за мной. Учу его на задних лапах ходить и прыгать через ручку от швабры. Матросам это нравится и господам офицерам опять же, а Шкертику наука не по нутру, нонеча рычал на меня аки тигра лютая. Выругал я его подлеца, а он гляжу хвостом виляет.
Вчерась осмелился я и про самого царевича спросил. Дядя Сидор говорит вышла ему аблегация.[2] Знать выиграл в бумажную игру лотерею, как сосед наш прикащик Широмыгин, который помнишь с того выигрыша напился до чертей и в колодезе утоп. Токмо я в сумнении. Нешто путешествия за синь-море выигрывают? Я бы взял весь прибыток ассигнациями да и поехал туда, куда сам хочу, ежели вдруг приспичит.
А море тут серое. Ровно как городской камень асфальт. Кита, что Иону проглотил, я в нем пока не видал. А водится в энтом море рыба корюшка, и у нас в трюме она водится копченая. Я попервоначалу расслышал, будто горюшко, а она корюшка. Одно горюшко, что рыба мелкая, а так вкусная. Почти что как наш муксун енисейский. Нашему брату нижнему чину по одной штуке в день выдают к полуденной чарке. Мне юнге водки не наливают и не хочется, а рыбу – бери.
От графа-барина совсем нет вестей. Давеча в тумане с того корабля нашему капитану в рупор орали, а мне опять ни весточки единой. И всплакнул я, сельцо наше Горелово сильно вспоминая и вас, бесценная Катерина Матвеевна. Хотел писать заберите меня отседова в город Житомир да передумал. Барин говорил человеком стану. Ежели не врет, так я завсегда готовый. А еще страну Апонию интересуюсь посмотреть».
Оглянувшись на спящих, Нил послюнил огрызок карандаша, одолженного им без спросу у справедливого дяди Сидора, и приписал внизу: «Остаюсь ваш племянник Нил Головатых».
На обратной стороне листка он, подумав, написал: «В город Житомир самолично в руки Катерины Матвеевны Головатых». После чего свернул листок в трубку и просунул его в бутылку из-под шампанского, что выпили вчера господа офицеры. Бутылку Нил еще засветло вымыл, высушил, да и пробку припас. О морской почте он впервые услыхал нынче в часы отдыха после обеда и сильно ею заинтересовался.
Собравшись на баке в кружок, матросы говорили о морских бутылках. Мол, давний морской обычай. Ежели кто терпит бедствие или, допустим, просто хочет послать о себе весточку, так пиши записку и бросай бутылку в море, она к людям непременно выплывет, если только акула ее не съест. Сигнальщик Клим Перепелкин, весельчак и балагур хоть куда, божился, будто сам выловил в Ревельском порту обросшую ракушками бутылку с запиской внутри: «Тону, братцы, спасите! До дна осталось два аршина. На помощь!»
Матросы хохотали неизвестно над чем.
А дядя Сидор сказал, что были случаи, когда люди посредством бутылок даже спасались с необитаемых островов, вот как!
Тщательно заткнув бутылку, Нил накапал на пробку воска, чтобы письмо не подмокло, и задул огарок. Через минуту он спал, свернувшись калачиком в подвесной койке, и видел сны про свое село на берегу широкого Енисея, про тятьку с мамкой да про незамужнюю тетку Катерину Матвеевну, тятькину сестру, которая, если подумать, беспутная и злая баба. Но пущай она получит весточку от племянника, не жалко. Завтра Нил улучит момент и бросит бутылку с письмом в море-акиян. Наверное, дойдет.
