Губы девушки были приоткрыты, но вовсе не от смеха. Он вновь увидел на ее шее пульсирующую жилку, она все сильнее прижимала к груди руки, будто пытаясь себя от чего-то удержать.
Не понимая зачем, он поднял свободную руку, провел пальцами по ее щеке, но ладонь так и не убрал. Собрав волю в кулак, он замер, вновь давая Фионе возможность остановить его. И она вновь не сделала этого. Сердце забилось так, будто стремилось выпрыгнуть из груди. Тело напряглось до предела. Сомнений не осталось: он может и должен ее поцеловать.
Оказалось, что корицей она не только пахла: он почувствовал и вкус корицы, когда их губы соединились… и кофе. А еще призыв и вожделение. Впрочем, последнее относилось скорее к нему. Губы девушки были такими нежными, такими мягкими, такими вкусными. Теперь он держал голову Фионы в своих ладонях, поглаживая кончиками пальцев. Услышав ее тихий стон, не прерывая поцелуя, Алекс обнял ее крепче, понуждая опуститься на шторы. Девушка не сопротивлялась, наоборот: руки ее обвились вокруг его шеи, губы призывно раскрылись, груди налились и отяжелели.
Все было так, как четыре года назад. И тогда его голова так же кружилась, когда он поднял ее, пронес несколько шагов и опустил на землю в месте, где их никто не видел и он мог ласкать ее, целовать и… Опозорить и взвалить груз греха на себя. Алекс знал, что лишь чудо уберегло их тогда, и гнал от себя эти воспоминания.
Но что мешает сейчас? У него больше нет жены, так что переживать из-за его поступка некому. Он, пожалуй, никогда не испытывал такой тяги к женщине, как сейчас. И да простит Господь, он достаточно опытен и сможет доставить ей удовольствие. Он смог бы раскрыть ей, какие волшебные наслаждения может дать собственное тело. Он мог бы заставить ее сердце петь от счастья. О Боже! Он мог бы…
Что насторожило его, он так и не понял, но вдруг как бы увидел себя со стороны – сильный мужчина совращает девушку на полу ее столовой. Если не остановиться, она будет обесчещена. Либо ему придется жениться.
На этот раз он сумел отстраниться, хотя равновесия, не физического, а душевного, так и не обрел. Когда девушка открыла глаза, Алекс понял, что восстановить его будет непросто.
Она не могла дышать, не могла думать, будто тряпичная кукла распласталась на тонком бархате, под которым чувствовалось дерево пола. Тело пылало. Кожа обрела необычную чувствительность. Груди набухли и напряглись, а кости, казалось, вовсе расплавились. А он… он просто отвернулся и встал. Фиона не поверила своим глазам. Быстро вскочив на ноги, она оказалась у него за спиной – и первое, что почувствовала, это странное стеснение в груди. Она наклонила голову. Как можно быть столь неосмотрительной? Ответом ей была волна воспоминаний. Она словно вновь ощутила его пальцы на своей груди, прикосновение губ, жар тела…
Она отвернулась и привела в порядок платье. Позади раздался шорох, и она закрыла глаза, пытаясь отогнать воспоминания, но тут услышала его голос:
– Я…
Фиона резко повернулась, но вновь увидела только его спину и выпалила в приливе ярости:
– Если станешь извиняться, клянусь: выпотрошу тебя как карпа!
Он посмотрел на нее через плечо.
– Не стану. Просто скажу, что хотел сделать это не так.
Она узнала этот взгляд: точно так он смотрел на нее четыре года назад, когда целовал на пастбище, в нем читались стыд, сожаление, раскаяние.
Фионе захотелось дать ему по физиономии.
– Я сожалею лишь о том, что поцеловал тебя в неподходящем месте.
Она посмотрела на него: пальцы сжаты в замок, явно старается держать себя в руках, – и неожиданно почувствовала, как гнев ее испарился. Она еще не нашлась что ответить, но поняла, что он прав. Страшно даже представить, что кто-то мог увидеть, как она кувыркается с мужчиной на полу столовой. Этого ей хотелось меньше всего, хотя речь шла, возможно, о самом счастливом моменте за… ну да, за последние четыре года.
От следующей пришедшей в голову мысли Фиона чуть не застонала – ей предстояла встреча с матерью новой ученицы, которая должна вот-вот прийти. Ужас! Разве имела она право так рисковать благополучием своей школы?
