Собаки взлаивали на конных издали, бабы выкликали любопытных ребятишек от дороги, сами сторонились, не уходили, смотрели серьезно и строго: не вздумал ли великий князь потихоньку сбежать из стольного града? Ежели так, то довесть надобно мужикам, те ударят в набат, затворят ворота, пересекут дорогу: умирать - так вместе, бояре хорошие и красно солнышко великий князь! Бывало так-то... Но полк был небольшой, и потоку, должно быть, особой тревоги не было у жителей города в тот час. Лишь выбрели сотни две народу из Великого посада, да еще от Москвы-реки, от Васильевского луга потянулись, а от Яузы пастухи выскакали из голодных стад, ревевших на малотравье. Пастухи, что вражий разъезд, приостановились и высматривали издали, Знамени над полком не было, значит, поход невелик, можно пасти спокойно... Но как там ни раздумывай, а большому спокойствию не бывать, коли княжьи вой в седлах: в такую пору всегда тревожно думается о своей судьбе, не позовет ли она в поход. А позовет - оставляй, человек, плуг, кузницу, гончарню, кожедель-ный чан, литейную печь..,
Впереди тысяцкий. Вдруг он приостановил коней вместе с подуздным и мечником. Свернули с дороги направо, к низкой избе под корявой сосной, но не доехали, а стали близ дороги у громадного пня. Уже было видно от полка, как там возятся малолетние отроки. Был виден заводила - постарше, как обычно, других - он сидел на том широченном пне, поджав ноги по-татарски. Стало видно и баловство: рожа у заводилы вся измазана желтой глиной, под татарина, на голове мурмолка из тряпок. Парнишка держал в руке длинную палку, на конце которой было привязано что-то съедобное, похожее на крупную кость. У пня в тесном загоне из жердей метались голодные собаки. Каждая норовила достать кость, высоко прядая за нею. Иногда озорник давал схватить кость одному-другому псу, но тут же на потеху ребятне вновь выдергивал ее. Если собака брала мертвой хваткой, заводила бил ее другой палкой и отымал добычу. Вой и лай увлекли детей, и они не сразу заметили полк.
- Ерлык! Хватай ерлык! Ерлык! - кричал заводила, и ему вторила вся орава. Они прыгали, хохотали и кричали наперебой:
- Тверской схватил!
- Вельми голоден!
- Ольгерд! Ольгерд напал!
- Рязань голопуза налетела! Рязань!
- Не спи, хан, эвона нижегородской крадется! Смотри!
Но "хан" вдруг бросил палку с привадой и заорал дрянным ревом:
- Беда-а-а!
Прыгнул с пня и кинулся бежать к избе под кривой сосной.
Только тут ребячья ватага оприметила трех конных, а за ними и весь полк. Поздно оприметили! Кинулись кто куда, и только отрок лет семи завязил ногу меж прясел загородки, на которой он висел, и не мог утечь вместе со всеми. Казалось, он не испугался, а неторопливо рассматривал всадников, любуясь их конями, оружием, блеском доспехов. Он даже с сожалением поглядел вслед убегавшим сверстникам - напрасно, мол, сбежали, краса-то какая!
- Ерлык схватил! - промолвил отрок, указывая на крупную, темной масти собаку, отвоевавшую кость. Он совсем освободил ногу и теперь безмятежно почесывал ее, поясняя: - За ерлык псы-те дрались - зо!
- Кто это схватил-то? - спросил громко Вельяминов, прищурив узко поставленные глаза, и покосился назад, на подъезжавшего князя.
- Великой князь схватил! - наивно улыбаясь, честно сказал малыш. Он даже расплылся щербатой улыбкой по конопатому лицу, измазанному глиной на скулах, видимо ему тоже хотелось походить на заводилу-"хана".
- Кто схватил? - коварно повторил Вельяминов.
- А великой князь!
Резкий удар плетью свалил парнишку на землю. Он закрыл головенку руками, молча пополз в сторону на коленях, пополз за пень, а из-под ладошек, не умещаясь под ними, уже обозначился багровый шрам с тонким протеком алой крови,
- Почто взъярился, тысяцкой? - строго спросил Дмитрий, все слышавший.
- Зломыслию противокняжему подвержены, окаянное отродье!
- Уймись!
- Я за княжу честь...
- Молчи!
А от приземистой избы под дерновой кровлей торопилась моложавая, статная баба в холщовой однорядке, в синем платке, повязанном до самых бровей, и босая. Она глянула из-под ладони на княжий полк и поняла, что где-то там остался ее сын. Она увидела его за пнем и кинулась, как в огонь, как в дым, к облаку оседающей при дороге пыли. Дмитрий велел трогаться воинству. Полк двинулся, как цепь на валу колодца - ряд за рядом, и казалось, что княжьи воины, князь и его воеводы убегают от бабы, от ее гнева. Она схватила малыша, прижала к себе, и только тут послышался его плач - дрянью вырвался наружу. Крепкий оказался ребенок, до матери вытерпел! Дмитрий невольно оглянулся и увидел, как мать уносила свое дитя, отирая и целуя рассеченную голову, а у избы в тени сосны стоял мужик, верно отец. Широкую рубаху на нем пошевеливал ветер. Он стоял неподвижно, опущенные руки его тянулись к земле в обманном и страшном бессилье.
