— Мне опять придется побеспокоить начальство.
— Идите, идите. Я подожду.
Ожидание затягивается, и собравшиеся начинают роптать. Когда речь уже заходит о физическом наказании слишком умного собрата, дверь открывается и торжествующий чиновник вкатывается обратно за стол.
— Мы посовещались и решили, что выход есть. Вы везете за границу красную материю, бахрому и кисти — всё это разрешено к вывозу и может быть куплено, например, в салоне ритуальных услуг. Покупаете в кооперативном ларьке майку со стилизованным гербом и надписью Перестройка — она не только разрешена, но даже рекомендована к вывозу за пределы СССР. Можете надеть ее на себя. Ну а древко с наконечником, так и быть мы разрешим вывезти как спортивный снаряд — копье. Если конечно, представите справку о наличии спортивного разряда по его метанию. На земле предков Вы всё это сшиваете, собираете и получаете прекрасный и недорогой государственный флаг СССР. Прекрасный сувенир и память о Родине.
Народ попискивает и повизгивает от полученного удовольствия в кулачки. Время потрачено совсем незря.
— Следующий!
Следующий слезно молит о стареньких тарелках с цветочками.
— Это на усмотрение дежурного сотрудника.
— Ой, извините, а Вы не сотрудник?
— Сотрудник, но тому виднее… Моя задача — отвечать на вопросы, а не разбираться с тарелками. — Следующий!
— Извините, пожалуйста! Сегодня четырнадцатого, а пятнадцатого обещали изменение в списках разрешенного… Может Вы нас просветите?
Чиновник делает дикие глаза и изображая великое неведение объясняет, что до пятнадцатого никто ничего не знает и знать не может, ибо это великая тайна есть. Страшная! Государственная!
— Уважаемый! Я уезжаю в час сорок пять пятнадцатого!
— Значит Вам уже будет можно.
— Можно, что?
— Там Вам объяснят! Привезите с собой всё, а то что окажется нельзя — оставьте провожающим!
— Большое спасибо!
В коридорчике шум, шепоток После пятнадцатого всё можно! Всё разрешат! Перестройка! Процесс пошел! Женщины потащили мужей в магазины скупать нечто разрешенное, мужики повздыхали и решили, что скорее всего под эту лавочку запретят даже то, что ещё можно четырнадцатого. Мы не стали встревать в дискуссию, вышли на свежий воздух и поехали обратно в аэропорт.
* * *
Ночью в эмигрантском крыле здания аэровокзала началась суматоха, шевеление, выстраивание забитых чемоданами и баулами тележек в змеящиеся очереди перед таможенными контролерами. Зал наполнился шуршанием шин, приглушенными голосами…
— К бабам, к бабам не становись, идиот! Вон, приличный молодой человек… кажется…
— Слушай, давай к этим девушкам, что-то мужики больно неприветливые…
В одной группке, как сообщили по большому секрету, находился нанятый за приличное вознаграждение эктросенс, гарантировавший девяносто процентов успеха при преодолении таможенного барьера. Прикрыв глаза обвисшими полями широкополой велюровой шляпы он сумрачно вглядывался в контролеров, долго шевелил длинными нервными пальцами… Наконец закрыл глаза и указал на крайнюю стойку. Опекаемые им беглецы покатили тачки к указанному, покрытому жестью прилавку, увенчаному досмотровой рентгеновской камерой. Но не тут то было, за пальцами экстрасенса внимательно наблюдали не они одни. Наперерез рванули сразу несколько тележечных групп, оттеснили везунчиков, заняли места перед ними. Разгорелся спор, тональность злых голосов повысилась до визга, и дело грозило перейти в рукопашную. На шум свары вышел из-за барьера старший смены.
— В чем дело, граждане? Не волнуйтесь, все сдадите багаж. Успеете. Времени ещё много — вся ночь впереди. Вот, кстати, открылся новый пост, прошу Вас. — Взялся за обрезиненную рукоятку тачки и подтолкнул к абсолютно пустому, без всякого намека на очередь прилавку.
Экстрасенс вздохнул и пожал плечами, мол против судьбы не пойдешь. Семья уныло побрела за тележкой, не смея вмешаться и изменить роковой фатум. Весь парадокс заключился в том, что наибольшее число пререканий, недовольных и обиженных оказалось как раз среди клиентов вычисленной великим магом и прорицателем стойки, а вот оттесненное от неё семейство оказалось досмотрено быстро и без существенных потерь.
